Елена Хаецкая - Царство небесное

Болдуин неподвижно сидел на коне. Ги де Лузиньян узнал эту фигуру. Король пугал его. Пусть Болдуин молчал и скрывал лицо, от него исходила звериная, неукротимая ярость. Он все еще был силен и опасен.

— Я не могу прийти! — громко ответил Ги, морщась от боли — так сильно стискивала его пальцы Сибилла. — Я болен!

Это прозвучало почти как оскорбление, но король даже не вздрогнул.

— Боже, что я делаю!.. — тихо сказал Ги, обращаясь к Сибилле.

— Любимый, мой брат обезумел. Не отдавай меня, слышишь? — отозвалась она. — Никогда не отказывайся от нашей любви!

— Король спрашивает, здесь ли его сестра, Сибилла? — донеслось снизу.

— Я здесь! — неожиданно закричала Сибилла. — Я здесь, брат! Опомнитесь, мой господин! Вы отдали меня этому человеку! Он поклялся не посягать на вашу корону, и он никогда не сделает этого, покуда вы живы!

После короткого молчания глашатай выкрикнул:

— Король, наш господин, ВСЕ ЕЩЕ ЖИВ!

Голос у него сорвался, и он отчаянно закашлялся. Болдуин по-прежнему неподвижно сидел на лошади. Раймон посматривал то на него, то на тех двоих, что жались друг к другу на аскалонской стене — точно воробьи на крыше, подумалось Раймону, и он криво усмехнулся. Все эти дети были слабы. Самый сильный из них скоро сойдет в могилу.

— Брат! — снова закричала Сибилла. — Мы любим вас! Верьте нам!

— Король велит открыть ворота.

— Нет! — сказал Ги.

И, забрав Сибиллу, ушел со стены.

Более получаса стояла тревожная тишина. Лузиньян хмуро сидел в стороне, с трудом выдерживая на себе взгляды воинов аскалонского гарнизона и собственной стражи: никто из них не решился бы сражаться против людей короля. Поднять руку на помазанника Божьего, на Иерусалимского короля, на полководца, перед которым всегда отступали сарацины — как бы сильно ни был он болен, — на такое не решился бы ни один.

И сам Ги никогда не посмел бы отдать такой приказ. Сейчас он полностью предавался на добрую волю короля. Если Болдуин ударит в ворота тараном, Аскалон падет, не выпустив ни единой стрелы. И тогда король повесит Ги, с мечом на бедре и шпорами на пятках, как поступают с предателями знатного рода.

Наконец страшные минуты истекли, под стенами послышался шум, лошадиное ржание. Сибилла, не дожидаясь, пока муж соберется с силами, выбежала на стену. Ветер обрадованно подхватил ее волосы и одежду и рванул.

— Он уходит! — воскликнула женщина. — Боже, благодарю тебя, они уходят!

Король медленно ехал впереди своего небольшого отряда. Телега, как верная собачка, тянулась за ним следом, и на ее краю сидел, свесив ноги, брат Ренье.

Граф Раймон отходил от Аскалона последним. Несколько раз он останавливался и оборачивался, но затем скрылся за горизонтом и он.

В начале ноября 1183 года Саладин набросился на Крак и захватил предместье. Почти одновременно с Саладином на Крак навалился приказ Болдуина: немедленно обвенчать Изабеллу с Онфруа Торонским! Браку сему следует послужить препятствием для Сибиллы — которая не должна, не должна, никогда не должна посягать на Иерусалимский трон!

Онфруа вернулся из сражения и едва успел с помощью оруженосцев избавиться от шлема и латных перчаток, когда ему доставили королевский приказ.

Чумазый, исхлестанный дождем, страдающий от едкого пота, Онфруа едва понимал, о чем говорит ему гонец.

— Я прорвался сюда, рискуя получить стрелу в спину, — сообщил он с равнодушным видом.

Гонец почему-то сразу не понравился молодому барону. Серые глаза Онфруа упорно уходили от тусклого взгляда посланника.

— Кто тебя отправил?

— Меня зовут Гуфье, — продолжал тот, словно не слыша вопроса. — Мой господин — граф Раймон Триполитанский, который верой и правдой служит нашему королю. Государь Болдуин велит вам немедленно обвенчаться с принцессой Изабеллой.

Онфруа сел. С его ног стянули сапоги. Молодой человек несколько раз согнул и разогнул пальцы, затем показал на кувшин, и ему тотчас подали разбавленного вина.

— Я устал, — сказал Онфруа. — Где письмо?

— На столе.

— Тебя накормили? — спросил Онфруа. — У нас не слишком хорошо сейчас с продовольствием, поскольку опять война… урожай сожгли.

— Да, я знаю, — дерзко ответил посланник.

— Как тебе удалось пробраться? — вдруг поинтересовался Онфруа.

— Они принимали меня за своего, — ответил Гуфье.

— Я понял, — сказал Онфруа. — Теперь уйди. Отдыхай, как тебе вздумается. Завтра можешь остаться и сражаться рядом с нами, а можешь уехать к своему господину.

— Я вернусь к моему господину, — сказал Гуфье.

Онфруа не ответил. Ему подали письмо, и он увидел оттиск королевской печати на свинцовом кругляше. Читать не стал. Уронил послание на колени, задумался, свесив голову на грудь. Не так хотелось ему объявить Изабеллу своей супругой. Не между боями. Не поспешно, словно они двое украли что-то лакомое и спешат проглотить, пока их не обнаружили и не отобрали похищенного.

Однако Изабелла восприняла случившееся совершенно иначе.

Одиннадцатилетняя невеста напустила на себя ужасно строгий, печальный вид и явилась перед нареченным женихом в темных одеждах.

— Я все знаю, — сообщила она. — Мне надлежит пожертвовать собой, дабы исполнилась воля нашего господина короля.

Онфруа, который так и не приучился относиться к подобным высказываниям как к обычным детским выходкам, искренне огорчился.

— Я не знал, что этот брак настолько вам противен.

— Очень противен! — объявила Изабелла безжалостно.

— Если вы пожелаете, он останется незавершенным, — сказал Онфруа.

— Возможно, этого вы желаете! — ответила Изабелла.

Он растерялся. Изабелла уселась за стол, придвинула к себе блюдо, на котором лежал запеченный свиной бок, и принялась отрезать себе кусочек.

— Госпожа, — взмолился наконец Онфруа, — я сделаю все по вашему желанию.

— Кого волнуют мои желания! — сказала Изабелла, жуя. — Ни моего брата короля, ни вас. Все заняты одним: как спасти Королевство. И мы, женщины королевской крови, должны отдавать свою кровь так же, как это делают мужчины на поле боя.

Онфруа резко встал и вышел из-за стола. Ему вдруг сделалось дурно.

Прямо под стенами Крака шел бой, предместье горело в нескольких местах, и до верхних окон замка дотягивался кислый запах пожара. Дождь поливал сражающихся и силился загасить огонь.

Изабелла в красном платье стояла посреди покоя, а Онфруа смотрел, как она раздевается. Она не спешила и как будто совершенно не волновалась. Впервые он увидел ее руки обнаженными выше локтя. Круглые, гладкие девчоночьи руки. Ни одного изъяна на смуглой коже. В низком вырезе рубашки виднелась нахальная подростковая грудь. Молодой сеньор Торона никогда прежде об этом не думал, но сейчас, когда он рассматривал свою жену, он вдруг понял, что та выглядит очень вызывающе. Не соблазнительно, как подобало бы зрелой красавице, а дерзко — как подобает юному воину, выходящему на первый поединок.