Джон Толкиен - Дети Хурина

— Ничего, кроме добра, от тебя вовеки не видели, — отозвалась она. — Но почему даешь ты мне такой совет, о мудрый братец?

— Мудрый братец? — повторил он. — Скорее, хромой брат, нелюбимый, неприглядный. А почему — я и сам не знаю. Однако ж на этом человеке лежит тень, и страшно мне.

— Тень и впрямь была, — отозвалась Ниниэль, — он сам мне рассказывал. Но он спасся из-под власти тени так же, как и я. И разве недостоин он любви? Хотя ныне довольствуется он мирной жизнью, разве некогда не был он величайшим из вождей, при одном лишь виде которого разбежались бы все враги наши?

— Кто поведал тебе о том? — спросил Брандир.

— Дорлас, — отвечала Ниниэль. — Разве сказал он неправду?

— Воистину правду, — подтвердил Брандир, однако ж остался весьма недоволен, ибо Дорлас заправлял среди тех, кто призывал к войне с орками. Но по-прежнему искал он доводов, чтобы удержать Ниниэль, и сказал он так:

— Правду, да не всю; был он полководцем Нарготронда, а до того пришел с Севера: и говорят, будто он — сын Хурина Дор-ломинского из воинственного Дома Хадора.

И видя, что при упоминании этого имени по лицу Ниниэли скользнула тень, неправильно истолковал этот знак и добавил:

— Воистину, Ниниэль, права ты будешь, полагая, что такой человек скорее всего очень скоро опять отправится на войну, и, может статься, далеко от здешних мест. А ежели так, долго ли сможешь ты выносить разлуку? Остерегись, ибо провижу я, что ежели Турамбар вновь пойдет в битву, тогда верх одержит не он, но Тень.

— Тяжко мне придется в разлуке, — согласилась она, — но безмужней ничуть не легче, нежели замужем. А жена, может статься, надежнее удержит его и оградит от тени.

Однако встревожили ее слова Брандира, и попросила она Турамбара повременить до поры. Весьма недоумевал он и удручался; узнав же от Ниниэли, что это Брандир посоветовал ей выждать, немало подосадовал.

Когда же вновь настала весна, сказал он Ниниэли: — Время идет. Мы выждали — и ждать долее я не стану. Поступай так, как велит тебе сердце, Ниниэль, возлюбленная моя, но знай: вот каков стоит предо мною выбор. Ныне вновь отправлюсь я сражаться в лесную глушь; либо возьму тебя в жены и на войну никогда не пойду более — разве для того только, чтобы защитить тебя, ежели какой-либо враг нападет на дома наши.

И возрадовалась она всей душою, и обручилась с ним; а в середине лета сыграли свадьбу, и лесной народ устроил пышный пир; и отвели новобрачным красивый дом, загодя отстроенный для них на холме Амон Обель. Там и зажили они счастливо; но снедала Брандира тревога, и все сгущалась тень в его душе.

Глава XVI

ПОЯВЛЕНИЕ ГЛАУРУНГА

А между тем мощь и злоба Глаурунга стремительно росли, и разжирел он и отъелся, и призвал к себе орков, и правил как король-дракон, и все владения былого Нарготронда перешли под его власть. И еще до конца того года — третьего по счету, что прожил Турамбар среди лесных жителей, — Глаурунг начал нападать на их земли, что до поры царил мир; воистину хорошо знал Глаурунг, равно как и его Повелитель, что в Бретиле живет еще горстка свободных людей, последние уцелевшие из Трех Домов, что не покорились власти Севера. И не желали они терпеть того; ибо Моргот задался целью подчинить себе весь Белерианд и обшарить все углы, чтобы не спрятался и не затаился нигде хоть кто-то живой, избежав рабьей участи. Так что догадывался ли Глаурунг, где прячется Турин, либо (как полагают иные) тот и в самом деле на время ускользнул от неотступного ока Зла — оно не особо и важно. Ибо в итоге советы Брандира ни к чему не привели, и в конце концов Турину ничего не оставалось, как выбрать одно из двух: либо пребывать в бездействии, пока не обнаружат его и не выкурят из норы, словно крысу; либо вскорости выступить на войну — и обнаружить себя врагу.

Когда в Эффель Брандир впервые пришли вести о появлении орков, Турин на битву не пошел, уступив мольбам Ниниэли.

— На наши дома пока что не напали — а не таково ли было твое слово? — говорила она. — По слухам, число орков невелико. И рассказывал мне Дорлас, что до твоего прихода такие набеги случались то и дело — и лесные жители давали врагу отпор.

Однако лесные жители потерпели поражение, ибо это орочье племя отличалось особой свирепостью, и жестокостью, и хитростью; правда и то, что явились орки с намерением захватить лес Бретиль, а вовсе не проходили через окраины леса по иным своим делам, как прежде, и не охотились небольшими отрядами. Потому Дорласа и его людей отбросили назад с большими потерями, а орки переправились через Тейглин и вторглись далеко в лес. Дорлас же пришел к Турамбару и показал свои раны, и молвил:

— Гляди, господин, вот, краток оказался обманчивый мир, и пробил ныне час нужды, как и предвидел я. Не ты ли просил, чтобы считали тебя одним из нас, а не пришлым чужаком? Разве не общая опасность грозит нам? Ибо домам нашим недолго оставаться сокрытыми, ежели орки продвинутся в наши земли еще дальше.

Потому воспрял Турамбар, и вновь взялся за меч свой Гуртанг, и отправился на битву; когда же узнали о том лесные жители, они разом воодушевились и стеклись к нему, пока не собралась под его началом многосотенная рать. И прочесали они лес, и перебили всех орков, туда прокравшихся, и развесили трупы на деревьях близ Переправы Тейглина. Когда же выступило против них новое войско, лесные жители заманили его в ловушку; орки же никак не ждали, что противник окажется столь многочисленным, а возвращение Черного Меча повергло их в великий ужас, так что орков разбили наголову и истребили во множестве. Тогда лесные жители сложили громадные костры и сожгли трупы Морготовых солдат, грудами навалив их в огонь, и дым мести черными клубами поднимался к небесам, а ветер гнал его на запад. Однако немногие уцелевшие орки вернулись в Нарготронд и поведали о том, что случилось.

Не на шутку разъярился Глаурунг, но до поры лежал он недвижно и обдумывал услышанное. Посему зима прошла мирно, и говорили люди:

— Воистину велик Черный Меч Бретиля, ибо все наши враги повержены.

И утешилась Ниниэль, и порадовалась славе Турамбара; он же пребывал в задумчивости и говорил в сердце своем: «Жребий брошен. Вот и испытание, в котором оправдается похвальба моя либо окажется пустыми словами. Не стану я убегать более. Воистину буду я Турамбаром и через собственную доблесть и волю превозмогу судьбу свою — или паду. Но — погибну я или выживу, по крайней мере сражу я Глаурунга».

Однако ж было ему неспокойно, и выслал он отважных дозорных разведать окрестности сколь можно дальше. Ибо воистину, хотя не говорилось о том вслух, ныне распоряжался он всем по своей воле, как если бы был владыкой Бретиля, и никто более не прислушивался к Брандиру.