Ник Перумов - Дочь некроманта

Она сама протянула руку. Голос, правда, дрогнул, когда она произнесла:

— Послушай, тебе не кажется, что, если мы все равно умрем, очень глупо в эту последнюю ночь спать по разные стороны костра?..

Монах отшатнулся, и на лице его отразился такой ужас, словно перед ним предстал во плоти тот самый Владыка Зла, о котором так любят повествовать легенды верящих в Спасителя.

— Ты что, ты что! — забормотал он, лихорадочно осеняя себя спасительным знаком. — Чтобы я… с отроковицей… да никогда… ни за что… лучше уж к поури в котел… не оскверню…

Ниакрис вздохнула, словно опытная, умудренная жизнью женщина. И уже собиралась, встав, обойти вокруг костра и самой сесть рядом с этим смешным монашком, когда взглянула в его глаза — и поняла: для него все это не игра, а действительно вера, истинная и глубокая. Для него она, Лейт, оставалась отроковицей, которую можно любить, но ни в коем случае не идти дальше простого и легкого касания пальцев.

— Хорошо, — с неожиданной для самой себя покорностью сказала она. — Коли так, давай спать.

…И, как ни странно, спали они в эту свою последнюю спокойную ночь крепко, спокойно и без сновидений.

Наутро они старались не смотреть друг на друга. Ниакрис ругала себя последними словами, что все-таки не встала ночью и не прилегла рядом со своим спутником, ну а о чем думал монах, так и осталось навсегда тайной.

Буреломные леса кончились.

На рассвете Ниакрис вместе с монахом подошли к горам. Перед ними раскрывалось устье широкой долины; склоны густо заросли дремучим еловым бором, над темно-зелеными вершинами кое-где виднелись серые гребни скал. Через долину текла речка, по обоим ее берегам раскинулись луга — казалось бы, чудное место.

Если бы не…

Если бы не речка, что несла иссиня-черные воды, с клубящимся едким туманом над ними.

Если бы не изрытые, истоптанные луга, покрытые сотнями полуразложившихся тел.

Если бы не наполненный запахом тления воздух.

Если бы не человеческие костяки, невесть как оказавшиеся висящими на ветвях деревьев вдоль края леса.

Если бы не парящее над лесом страшилище, чем-то напоминавшее громадную летучую мышь, только отчего-то с длинной змеиной шеей и песьей головой.

— Славно, славно, — только и смог выдохнуть сквозь зубы монах. Верно, открывшееся им зрелище зацепило даже его.

Однако ж поодаль от отравленной реки, там, на еще чистой земле, путники увидели совсем другую картину.

Стояли полотняные шатры и наскоро срубленные жердяные навесы, к небу поднимались дымки походных костров. Слышался лязг оружия, звонкие удары кузнечных молотов; между палатками деловито сновали невысокие коренастые воины в тяжелых латах и низких рогатых шлемах.

— Гномы! — воскликнул монашек.

Ниакрис молча кивнула — спрашивается, чего орать, когда все и так ясно? Гномов с орками не спутаешь.

И направлялись эти гномы, судя по всему, не куда-либо, а прямиком в зачарованную долину — куда уводил четкий след Врага Ниакрис.

— Ого! — присвистнул монах, указывая на торчащие среди полотняных колышащихся крыш длинные деревянные шеи требучетов. — Господа гномы преизрядно подготовились к походу…

— Пойдем к ним, — решительно сказала Ниакрис.

— Зачем? — удивился монах. — С гномами объясняться, Лейт, это тебе не с некромантами драться, это гораздо труднее…

— Они мне нужны, — уже на ходу бросила девушка, направляясь прямиком к лагерю. — Будет кому на себя мертвяков отвлечь…

— Ты что?! — поразился монах. — Так ведь эти же гномы все там тогда и останутся…

— Зато мертвяков немало положат, — хладнокровно заметила Ниакрис. — И дорогу мне расчистят.

— Да ты в уме ли, дева?! — вскипел монах.

— В уме, в уме, — кивнула Ниакрис. — Без меня их всех там точно перебьют. А вот со мной — глядишь, кто-то до родных гор и доберется обратно…

— То, что их перебьют, — это точно, — угрюмо буркнул монах. — С тобой ли, без тебя — все едино. Так что лучше уж нам их вообще отговорить туда соваться.

— Думаешь, твоя магия гнома переупрямит? Сомневаюсь, — пожала плечами девушка.

— Все равно! Попытаться надо!

— Погоди, — Ниакрис даже остановилась. — Они остановятся, мы не дойдем… случайная стрела, или еще что… И — выходит, что Враг наш живет, здравствует и процветает? Значит, будет он и дальше жить-поживать да каждому дню радоваться?! Ну уж нет. Не бывать этому! Я его прикончу, слышишь, монах, твоим Спасителем клянусь — прикончу! А сколько при этом народу погибнет — уже не важно, потому что, коли Враг уцелеет — крови стократ больше прольется. Тут ведь даже и спорить нечего. Никто этих гномов сюда на веревке не тянул. Небось сами пришли, по собственной воле. Так что…

Монах поджал губы и укоряюще покачал головой:

— Что с войском, что без войска — один конец, Лейт. Мы погибнем. И это даже хорошо, конечного его триумфа не увидим…

— Ну так тогда давай ты сразу до ближайшей ели прогуляешься? — зло бросила Ниакрис. — Иди и вешайся, только душу не трави. Понял меня?

— Неудобно на ели вешаться, весь исколешься, пока управишься, — отшутился монах.

Девушка остановилась, замерла, вытянулась в струнку, точно звенящая тетива.

— Запомни, монах, я Врагу по земле разгуливать не дам. Что сама погибну, это понятно. Знаю. Сжилась. Свыклась. И уже не боюсь. А те, кого я к замку поведу… что ж, монах, они ведь на войну собрались, не в пивную, а на войне убивают. И полки целые гибнут, победу приближая. Так что… нет, не поверну я. И гномов отговаривать не стану. А если ты попробуешь… так и знай, стану биться с тобой до последнего издыхания.

Монах склонил голову и ничего не ответил.

…Бородатые коренастые воители, не расстававшиеся с тяжелой броней даже на привале, провели Ниакрис и монаха к центральному шатру лагеря. Молчаливые гномы были угрюмы и деловиты, они даже не смотрели на странных гостей, однако все как один — заметила Ниакрис — втихомолку держались за свои магические обереги и амулеты. Некоторые из них, к удивлению девушки, оказались немалой силы, даже ей пришлось бы повозиться, обезвреживая их. Впрочем, устраивать тут драку она и не собиралась.

Монах, мрачный, словно плакальщик на похоронах, плелся следом. Очевидно, до сих пор осуждал Ниакрис за намерение втянуть в свою месть еще и гномов.

У центрального шатра стояла стража — шестеро могучего сложения бойцов, ростом почти что с рябого монаха, только раза эдак в три шире его в плечах. Доспехи воинов Подгорного Племени отливали серебром, а секиры, казалось, светятся сами — так они были отполированы.