Алекс Кош - Богатыри не мы. Новеллы (сборник)

– Зачем? – удивилась Кармела.

– Ну, срывать горы и осушать моря мне не по силам, да и ни к чему. Но расколдовать пару-тройку обезьян – это запросто[18].

Юлия Остапенко

Пора сменить угодья

Бьорну не хотелось делать этот звонок. Он знал, что должен позвонить сам, первым, до того как Клаус успеет узнать обо всем из новостей. И у него было достаточно времени, по меньшей мере целая ночь: он взял Штендреера в одиннадцать вечера, сработал тихо, а прессу оповестят не раньше утра. И все равно тянул до последнего. А в семь часов Клаус позвонил сам.

Бьорн долго смотрел на имя, мерцавшее на экране телефона, прежде чем ответить.

– Ты взял его.

Голос Клауса звучал так же глухо и отчужденно, как и всегда в последние два месяца. Он явно не испытывал ни малейшего облегчения. И Бьорн даже знал почему.

– Да, – сказал он. – Это все-таки попало в шестичасовые новости?

– Ты взял его, – повторил Клаус. – Арестовал.

– Клаус, это моя работа. Мы говорили об этом. Мне…

– Ты должен был убить его!

– Мне приходится действовать в рамках закона, – закончил Бьорн, тяжело роняя каждое слово. Он знал, что Клаус не усвоит сейчас смысл этих слов, тугих, холодных, формальных. Да и как он мог усвоить, когда Бьорн сам не верит в то, что говорит?

Клаус молчал долго. Потом сказал:

– Двух предыдущих ты убил. И плевать тебе тогда было на рамки закона.

– Мне очень жаль.

– Берта бы этого хотела, – сказал Клаус и бросил трубку.

Бьорн отложил телефон. Посмотрел на часы: 7.05, самое время собираться в участок, где его ждут неизбежные чествования по случаю очередного с блеском завершенного дела. Возможно, его даже восстановят в звании старшего детектива, которого он лишился после второго подряд убийства подозреваемого при задержании. Клаус сказал правду: двух предыдущих преступников, дела которых Бьорн вел в течение этого года, он застрелил. Один был садистом, до смерти забившим свою жену молотком, другой – маньяком-поджигателем, по вине которого дотла сгорел местный гериатрический интернат вместе с большинством постояльцев. Бьорн застрелил этих двоих. А Штендреера – нет. Штендреера он повалил на землю, надел на него наручники и зачитал ему его права.

Хотя Штендреер изнасиловал и убил Берту. Берту Фердельсон, жену Клауса, старого друга Бьорна Линдстрема. Его единственного друга.

«Что ж. Похоже, больше у меня нет друзей», – подумал Бьорн и, не вставая из постели, потянулся за сигаретой.

Дождь лил всю ночь – Бьорн проводил арест под дождем, вернулся домой мокрый до нитки, и сейчас, едва выйдя из дома, вынужден был сразу же раскрыть зонт. За ночь ливень только окреп и иссякать даже не собирался. Бьорн шел по малолюдной улице, затянутой редким туманом, и слушал, как вода шелестит, скатываясь с поверхности зонта, и хлюпает под ногами. В сущности, Бьорн берег от воды не столько свою голову или новое пальто, сколько еле тлеющий огонек сигареты. В последний год он почти не выпускал сигарету из зубов, и Берта частенько ругала его за это во время семейных ужинов, на которые они с Клаусом приглашали Бьорна каждую пятницу. За пару месяцев до ее гибели Бьорн обнаглел настолько, что закурил прямо за столом, а Берта обозвала его свиньей и пригрозила больше не пустить на порог. Клаус, правда, ее в этом не поддержал, так как не понаслышке знал, что такое зависимость – сам он и в лучшие времена редко расставался с бутылкой. А после гибели Берты пить перестал совсем, как отрезало. Бьорн находил это странным, но в душу ему не лез. Наверное, они перестали быть друзьями не сейчас, а гораздо раньше. Давным-давно. Но отсутствие друзей вовсе не мешало Бьорну делать свою работу. Ловить преступников и арестовывать их. А вовсе не убивать.

Ну а то, что случилось с Мартинбергом и Хольмкастом… Он расплатился за это значком старшего детектива и принудительным лечением у психотерапевта в течение полугода. Что прошло, то прошло. Хотя никто – кроме Клауса, возможно, – не знает, как сильно Бьорну хотелось не зачитывать Штендрееру его права, а пустить ему пулю в затылок. Непременно в затылок. Пока ублюдок бежал по темному переулку, петляя, как заяц, оскальзываясь в мутно мерцающих лужах. Достать пистолет и снести ему башку – как это было бы просто. Как это было бы правильно.

Бьорн подумал, что идти до участка пешком по такой погоде – паршивая затея, и свернул к стоянке такси. Его собственная машина отправилась в ремонт, потому что на прошлой неделе Бьорн протаранил ею дорожное заграждение. Если бы он все еще ходил в психотерапевту, тот, возможно, смог бы вытянуть из него кое-что интересное по поводу этой аварии и желания Бьорна наконец покончить со всем. Так или иначе, сейчас он был на своих двоих, и до стоянки такси оставалось всего тридцать метров, когда Бьорн увидел рог, возникший перед ним на пустой дороге.

Не лежащий. Возникший. Бьорн не уловил сам момент возникновения, но знал, что еще секунду назад на земле ничего не было. А сейчас там, омываемый струями дождя, лежал охотничий рог. Высеченный из кости, покрытый перламутром, ярко переливающимся всеми цветами радуги даже в такое хмурое, почти лишенное солнечного света утро. И чем тусклее выглядел мир вокруг, тем ярче, казалось, сиял рог.

Бьорн остановился перед ним, вытянул руку с зонтом, защищая рог от дождя. Он стоял, крепко стискивая ручку зонта в пальцах и сигарету в зубах, смотрел на рог и размышлял, что делать теперь. Ведь вовсе не обязательно его поднимать. В предыдущие разы он думал точно так же: какая странная вещь, она выглядит так, словно ей здесь не место, и вовсе не обязательно ее поднимать, с чего я взял, что она оставлена здесь для меня? Так он думал в первый раз. И во второй. И в третий… И вот сейчас тоже.

Как говаривал его психоаналитик: один раз – случайность, два – закономерность, три – система, четыре – диагноз. Диагноз, подумал Бьорн. А что тогда сказать про пятый раз? А про шестой? Он сухо рассмеялся, сигарета выпала из его рта, но он этого не заметил.

Бьорн поднял рог и, резко повернувшись, пошел прочь от стоянки такси, к забегаловке, приютившейся на углу между улицами Гетланс и Авенайн.

Забегаловка работала с восьми и только что открылась. Бьорн сел к стойке и заказал кофе, хотя сейчас не отказался бы от чего покрепче, но ему хотелось сохранить ясность мыслей. Зонт он закрыл и прислонил к стойке, а рог положил перед собой. Эта штуковина была тяжеленной и довольно большой, сантиметров восемьдесят в длину. Она заняла почти все пространство перед Бьорном на стойке.

Бьорн сидел и слушал, как гудит кофемашина. Бармен поставил перед ним чашку, так, что она оказалась точно между Бьорном и рогом, хотя пространства на стойке оставалось совсем мало.