Сергей Лукьяненко - Не время для драконов

— Где котел-то? — грубо спросил Виктор.

Толстяк вновь осклабился:

— Котел? Докипел! Вашими стараниями, все вашими стараниями… и как угодно будет вашей милости…

Он раскланялся в издевательском, шутовском поклоне. Вид этой паясничающей туши с повадками старого пропойцы вызывал какое-то брезгливое отвращение.

— Для меня, значит, старался… — безразлично бросил Виктор. Снял с ближайшей полки странный предмет — кусок мятой жести. Угадывались в куске какие-то выступающие плоскости, нечто, бывшее прежде тонкостенной трубой, стеклянное крошево… — А что это в ход не пустили? А?

Неожиданно напыщенный тон ревизора оказал неожиданный эффект. Толстяк суетливо подбежал, запанибратски обнял Виктора за плечи, вгляделся…

— Это? А, это…

Он пренебрежительно сморщился.

— Сколько ж можно, сам подумай! И так десятка два кинули, и тех… — он покрутил своим верхним окороком над головой, — и этих… — раскинув руки, толстяк сделал пару шагов. — Нет, ты рассуди! Их кидаешь, кидаешь… а они все падают…

Только тут, в приступе какого-то резкого откровения, Виктор сообразил, что держит в руках.

Самолет. Крошечную модель самолета — кажется, «Боинга» или еще чего из зарубежных. Смятые крылья, разорванный корпус, клочки ткани — кресла? — крошево иллюминаторов.

Или… это не модель?

Виктор зачарованно провел пальцем по обшивке лайнера. Поморщился от резкой боли, оцарапавшись о развороченный металл.

— Тут и народца-то не было почти, — пренебрежительно бросил толстяк. Вынул из онемевших рук Виктора модельку, швырнул в угол. — Плюнь! Что надо — все в дело пошло! Не сомневайся — тебе хватит!

И он захохотал, будто выдав редкого остроумия шутку. Но Виктор не обращал на него внимания — шарил глазами по стенам, по почти пустым полкам, отчаянно пытаясь понять.

Вот еще одна «модель». Зеленовато-бурая консервная банка, из которой торчат блестящие лезвия — вертолетные винты. А вот… ну, можно назвать крошечные обгорелые вагончики — детской железной дорогой, только не стоит, ох не стоит, детям играть в такие игрушки. Ну и комья тинистой глины, чуть подсохшие, но будто недавно из моря. То гребной винт торчит из грязи, то краешек мачты с обрывком паруса, то острый нос с остатками надписи на английском: «…ent».

Да что же это!

— Это… это ты их? — спросил Виктор. Очень спокойно. И в полной уверенности — если услышит «да», то придется убивать. Пусть только во сне.

— Что?! — взревел толстяк в неподдельной ярости. — Я? Ты за кого меня держишь, умник? Разве ж мы звери какие?

Виктор отступил к стене, одинаково испуганный напором и смущенный собственной оплошностью.

— Зачем… нам-то зачем? Если ж они сами… бултых… трах… — Коротышка почесал брюхо и неожиданно спокойно, миролюбиво, сказал: — Конечно, можно было бы. Только как? Кто мы такие? Разве нам дозволено…

Он развернулся и с тяжким вздохом двинулся к выходу. На пороге остановился и добавил с иронией:

— А ты заходь еще, заходь. Вот как время выберешь… Здесь-то делать больше нечего, ты в лесок сходи…

Исчезнув из виду, он подал голос еще раз:

— Остерегись-ка, гость незваный!

Замешательство прошло. Виктор метнулся к выходу, и едва успел переступить порог, как затрещала крыша. Посыпались какие-то деревянные плашки, рухнула за спиной тяжелая балка. И сразу же вспыхнуло пламя.

Сидя на корточках, упираясь руками, Виктор смотрел, как охватывают строение стремительные языки огня. Жаркие, почти прозрачные, с одинаковым успехом пожирающие и дерево, и камень, и железо. Рухнула труба — будто втянуло ее внутрь. А еще говорят, что на пожарищах всегда остаются закопченные, но целехонькие печи…

Так и не вставая, Виктор начал отползать от огня. Быстрее и быстрее — жар нарастал. Внутри рушащегося, складывающегося здания что-то гулко лопалось, шипело, вспыхивало разноцветными бликами. Виктор прикрылся от разлетающихся, будто от фейерверка, снопов искр.

И — казалось — доносился тонкий, многоголосый хор голосов…

— Владыка! Владыка!

Виктор открыл глаза. Дернулся, отстраняясь от перепуганного Ярослава.

— Вы стонали, — робко сообщил мальчик. — Громко. И так… — он показал, — руками заслонялись.

— Мне приснился сон, — объяснил Виктор. — Страшный сон. Спасибо, что разбудил.

И, уже не доверяя собственным словам, Виктор посмотрел на руки. Он ведь оцарапался? Может, и не до крови, но след должен остаться.

Не оказалось никакого следа. Сон. Просто сон.

Но, Господи, какой реальный!

Для такого буйства вырвавшихся на свободу ветров потери, считай, оказались вполне терпимы. Правда, и Рой, и его брат, и Салли, и горбоносый Болетус вышли из строя, причем старики надолго — переломы, глубокое истощение в их возрасте не залечить простой магией. Ритор мог рассчитывать только на неугомонную Сандру. Да еще мальчишка Асмунд, единственный, не получивший и царапины, — сориентировался, мгновенно сотворил воздушную линзу, отделавшись, как говорится, легким испугом. Эх, такую бы сообразительность Таниэлю… Ритор запретил себе думать об этом.

Пока в городке наводили порядок, совет Воздушных собрался вновь.

Ритор взглянул на Сандру. Волшебница баюкала неестественно вывернутую руку, лоб блестел от пота — боль пробивалась через все защитные барьеры. К вечеру, конечно, от перелома с вывихом не останется и следа, но пока что приходилось терпеть.

Асмунд неслышимой мышкой притаился в уголке. Как же, первый раз на настоящем совете!

Пришли, конечно же, не только маги. Верхушка Воспитующих; воины, лекари, травники, мастера. Брат Кан тоже здесь; сегодня у него было немало работы.

Зал совета остался прежним. Никакое буйство стихии не могло поколебать защитных заклятий, наложенных еще основателями клана, первыми из явившихся на Теплый Берег из туманов Горячего Моря. По-прежнему — ни капли воды, ни земной пылинки, ни огненного отблеска. Здесь только недвижный, замерший в сосредоточенном покое Воздух.

На Ритора смотрело почти сорок пар глаз.

— Братья, — волшебник поднялся. — Прежде всего — честь и хвала почтенным Рою и Гаю, честь и хвала почтенному Эдулюсу. Они отдали все, чтобы дело наше увенчалось успехом. — Ритор не слишком жаловал подобные церемонии, его красноречие давало слабину, но тут уж ничего было не поделать. — Мы сделали половину дела… большую половину… даже, наверное, две трети. Мы нашли Убийцу.

По зале прошелестел короткий сдержанный вздох. Ритор оглядел напряженные лица — нет, затаенной радости не чувствуется ни в ком. Хочется верить, что хотя бы в своем клане его не подведут.