Дочь Водяного (СИ) - Оксана Токарева
Осенний лес в нарядном уборе источал тихое благолепие. Однако в пышности его золотых и багряных риз сквозила закатная печаль по уходящей красоте и тоска и не знающему увядания Горнему миру. И потому пурпурное великолепие кленов, осиновая киноварь и кумач рябин горели лихорадочным румянцем на щеках больного, парча и шелка истлевали на земле неприглядной рогожкой. А запах прелой листвы напоминал о том, что Чертоги Предков не просто мир прошлого, но светлое преддверье сумрачной Нави.
Ее тлетворное влияние по мере приближения к реке Смородине ощущалось все сильнее. Не просто так жители Медного, Серебряного и Золотого царств без особой надобности не гуляли в Запретном лесу, хотя ветви яблонь там круглый год сгибались под тяжестью плодов, а переспевшие малина, жимолость и терн бродили и сохли прямо на кустах. Иных желающих полакомиться ягодами и фруктами не было. В Слави не водились даже сонные осенние мухи, а все птицы и звери, отжившие свой век, уходили по радуге в Ирийский сад.
Зато мерзкие порождения темной изнанки исподнего мира выискивали лазы и прогрызали червоточины, пытаясь захватить новые владения, распространяя тлен, гниль и слизь. И самым опасным из этих созданий считался Скипер зверь, одно имя которого в древние времена наводило такой панический страх, что оказалось надолго табуировано, а потом и забыто.
— Знаешь каким страшным Скипер зверь уродился?! — наставляя в ведовских премудростях, рассказывал маленькому Михаилу дед Овтай. — Шерсть у него, говорят, имела оттенок темный, каждый волосок выковали из меди. Голову венчали для острых булатных рога, на ногах сверкали раздвоенные адамантовые копыта. А сам он был настолько велик, что одну его ногу два человека не могли обхватить. Одолеть такого — это тебе, внучек, не мутовку облизать!
— Так это ж просто какой-то гигантский бык? — представив себе чудовище, разочарованно пожимал плечами Михаил, вспоминая бодливого Борьку из деревенского стада и кроткого Афоньку, который любил, когда ему чесали между рогов.
Он-то себе представлял, по меньшей мере, многоголового дракона, вроде тираннозавра, или гигантского скорпиона с каменной чешуей.
— А ты думаешь, бык такой уж смирный зверь? — качал плешивой головой дед. — Особенно если его разозлить. А Скипер хоть и родился от Небесной коровы Зимун, а хотел весь мир подчинить и обратить ко тьме. Потерпев поражение в битве со Сварогом, он создал армию каменных людей, принесших в мир ложь, клевету и навет. Затем, прикинувшись безвинным лесным зверем, пленил Ладу, Живу и Морану. Превратил в уродливых волосатых чудовищ, лишил памяти, подучив творить зло, из-за чего на земле перепутались времена года, и все живое едва не погибло. Даже Перуна почти одолел, заманив в яму и завалив камнями на три сотни лет, пока сам не оказался повержен и заточен в толщу гор.
Хотя в те годы Михаил уже умел играть на дудочке и даже понемногу осваивал общение с духами, в школе он увлекался естественными науками, и потому воспринимал многие из рассказов деда просто как побасенки или мифы. Чай, история пленения Перуна и его сестер случилась в те далекие времена, когда нынешний хозяин Нави еще даже не выковал свою иглу. Впрочем, Михаил и в существование Молочной реки не до конца верил, и Калинов мост считал метафорой.
Теперь многое изменилось. Михаил знал, что Скипер, как и другие монстры, служил Хозяину Нави. И потому предупреждение Таисии заставляло держаться настороженно, ожидая подвоха. Тем более что Скипер, как и его господин, предпочитал действовать не силой, а хитростью. Пока ничего, впрочем, не предвещало беды. Скатерть-дорожка бежала вперед, лес радовал глаз буйством красок и их оттенков. И только непривычная тишина звенела оглушительным набатом, призывая прислушиваться к перешептыванию листьев или журчанию далекого ручья.
Клонился к закату четвертый день пути. Михаил, устраиваясь на ночевку, собирал валежник и хворост для костра, попутно высматривая в траве подберезовики и сыроежки. Пироги закончились еще вчера, и он прикидывал, на сколько хватит крупы. Впрочем, по всем расчетам до Медного царства, где обитали дед Сурай и дядьки Кочемас и Атямас со своими семьями, оставалось не более трех дней пути. Сказать, что он устал, Михаил не мог. Все-таки во время военных командировок ему случалось участвовать в пеших марш-бросках. Да и пресс-конференции различных официальных лиц, начала которых иногда приходилось ждать часами, изнывая на холоде или жаре, приучили к терпению. Другое дело, что тревога, вроде бы беспричинная, с каждым днем пути все возрастала, а ночи мучили переживаниями о родных.
С первых ночевок в Слави Михаил использовал свой ведовской дар, чтобы хотя бы во сне повидаться с семьей. Навещал на даче родителей и Левушку. Наблюдал, как сын, наслаждаясь теплой сентябрьской погодой, помогает дедушке и бабушке собирать урожай, ходит с ними в лес за грибами, то и дело поглядывая в сторону знакомой тропинки, ведущей к домовине деда Овтая. К счастью, старый ведун отводил малышу глаза. Потом волны сновидения переносили в Москву к Вере. Усердная рукодельница, пользуясь одиночеством, засиживалась после работы допоздна, доводя до ума летние наброски или создавая новые дизайнерские шедевры. Сон к ней не шел. Приходя уже за полночь в спальню, в самом темном углу которой таилось зеркало, она еще долго листала страницы дежурного детектива, следя за приключениями бойкого порученца на службе Российской империи, а потом забывалась тревожным сном, прижав к груди мужнину рубаху.
Этой ночью, однако, сон явил иную картину. Вера стонала от наслаждения в объятьях другого мужчины. Михаил толком не разглядел его лица, но точно знал, что это освобожденный вероломной супругой Константин Щаславович. Следующее видение показывало события еще более невероятные. Жена демонстративно паковала свои и Левины вещи, а свекор со свекровью, которые души в ней не чаяли, в гневе указывали ей и внуку на дверь.
— Духу твоего чтобы здесь не было! Тварь неблагодарная! — возмущалась поведением невестки мама, прибавляя такие эпитеты, которых из ее уст Михаил в своей жизни не слышал.
— И пащенка своего забирай! — прибавив еще несколько крепких выражений, категорично заявил папа. — Нагуляла, небось, а мы и поверили, что наш.
— Конечно нагуляла, — рассмеялась ему в лицо Вера. — Не от вашего же сына-неудачника с его безумными идеями и закидонами, мне следовало ребенка рожать!
Она подхватила чемодан, взяла за руку ничего не понимающего Левушку и спустилась вниз, где ее поджидал знакомый черный Гелендваген.
Михаил проснулся в ужасе, не
