Гром над Академией. Часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

Отвлекшись и практически не слушая преподавателя, я выпустил часть эфира и стал гонять его вокруг себя, то разъединяя, то вновь сливая стихии. Привычка, которую я приобрел во время путешествий с Варфоломеем, помогала мне думать. В себя я пришел от внезапно наступившей тишины.

– Спасибо, Владислав, за такую демонстрацию соединения того, что раньше считалось несоединимым. Мы правда оценили, но можно мне продолжить лекцию? – ехидно поинтересовался он.

Чувствуя себя идиотом, я пробормотал извинения и сел на место с пылающим лицом. И чего это на меня нашло? Зачем вылез? Настроение скатилось ниже пола, и я, уткнувшись в записи, делал вид, что старательно пишу лекцию.

После нее у нас должна была быть актефакторика, но преподавателя вызвали куда-то на консультацию, и мы дружной толпой двинули в столовку погонять чай и поговорить. Хотя мне, честно говоря, ничего не хотелось. Эфир, поглощенный накануне, давал о себе знать. Настроение скакало как сумасшедшее. Постоянные приливы крови к щекам, нервные, дерганые движения, делали из меня откровенно хренового собеседника. И несмотря на все попытки меня растормошить, я замкнулся в себе и не реагировал на вопросы.

Не выдержав внимания, я извинился и отправился побродить до начала следующей лекции в одиночестве. В голове была сплошная каша, и меня подмывало сходить к лекарям и взять у них освобождение от занятий на этот день. Все равно информация не усваивалась, а сидеть просто так, тупо пялясь на преподавателя, желания и смысла не было.

Усевшись в тени дерева на лавочку, что была скрыта от посторонних взглядов, я откинул голову и расслабился, пытаясь выкинуть все мысли из головы.

Внезапно на мое лицо упала тень, и я открыв глаза, увидел Ольгу, что стояла передо мной, встревоженно вглядываясь в мое лицо.

Повинуясь порыву, я обнял ее, прижавшись лицом к животу, вдыхая запах любимой девушки. А она, запустив пальцы мне в голову, стала перебирать волосы, делая мне легкий массаж, тихо млея от удовольствия.

– Я тебя люблю, – прошептал я. И почувствовав, как дрогнули ее пальцы, добавил, – очень сильно. Хорошо что мы помирились.

Подняв голову, я увидел, как по ее щеке катится одинокая слеза, но глаза сияют от счастья.

Поднявшись, я обнял ее за плечи и сладко поцеловал, чувствуя ответ таких желанных губ. Хотелось вот так держать ее и никуда не отпускать.

Холод, что повеял мне в спину, я почувствовал не сразу. И лишь внезапно напрягшееся тело Ольги заставило меня, резко оттолкнув ее в сторону, активировать все щиты. В метре от нас сиял черным провалом портал, из которого попеременно тянуло то жаром, то холодом.

– Беги отсюда быстро, – бросил я Ольге, что стояла позади меня. И увидев, что она пытается возразить, резко крикнул, не оборачиваясь, – БЕГИ, Я СКАЗАЛ!!!

И услышав удаляющийся звук ее ног, я, не отрывая глаз от черноты портала, создал в руке шаровую молнию и приготовился встречать гостя или гостей.

– Интересно, кто ко мне на этот раз пожаловал? – только и успел подумать я, почувствовав резкое увеличение давления эфира. Злобно ухмыльнувшись, я создал еще десяток молний и, приготовившись атаковать, активировал режим «Град»…

Глава 18

Подвалы тайной канцелярии. Место куда легко попасть, но практически невозможно выбраться. Казалось, стены этого страшного места пропитаны людскими страданиями и кровью, а каждый камень беззвучно вопит от боли и ужаса, которым стал невольным свидетелем.

На стене, закованный в цепи, висел человек. Хотя, сейчас человеком его можно было назвать с большой натяжкой. Тело, все в толстой корке грязи и крови, источало зловоние нечистот. Покрытое многочисленными следами пыток, оно уже было не в состоянии реагировать на новую боль, что старательно пытались причинить заплечных дел мастера. А в их умении сомневаться не приходилось, годы практики, как никак. Лишь иногда кусок мяса, бывший некогда человеком, кривил разбитые губы и что-то пытался сказать, но из горла, истерзанного мучительными, рвущими связки криками, уже вырывался лишь тихий хрип.

Я с легкой брезгливостью смотрел на того, кто раньше гордо именовал себя Князем Вяземским. После ареста он до последнего не мог поверить, что его так просто могли отдать Давыдову. Ожидая с минуты на минуту приказа об освобождении, узник вел себя нагло и очень самоуверенно. Как же, древний и уважаемый род, числящийся в близких друзьях самой императрицы! Но даже не подозревал Вяземский, что они уже давно стали ей, как кость в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть. И лишь оказавшись в подвалах Тайной Канцелярии, глава рода понял, что больше не на что надеяться и не во что верить…Человек привыкший сам причинять боль, оказался очень чувствительным к своей. Оказавшись растянутым на дыбе, он запел соловьем, да так, что писарь и дознаватель из Тайного Сыска успели смениться три раза. Поведал он, захлебываясь криками, и про деятельность Ватикана на территории Империи, и про свои дела с Империей Ацтеков… Вот только когда речь зашла о Громовых, ему как язык отрезали. Замолчал, и ничего не могло его взять. Мычал, хрипел, ругался, но правду рассказывать отказывался наотрез. И только когда стали ломать кости его сыну, что лежал рядом, заговорил, проклиная всех.

От хриплых слов, что срывались с искривленных нечеловеческой мукой губ, волосы у присутствующих становились дыбом.

Оказывается, Вяземские уже очень давно наладили связи с Империей Ацтеков. И сам глава рода даже лично бывал у них и смог приобщиться к некоторым тайным темным ритуалам жрецов. Источая ненависть, рассказал он, как готовил обряд выкачивания силы из Громова-младшего, сдал тех, кто в нем участвовал. Как искусственно разжигал в Императрице ненависть к старому роду и уничтожал его членов одного за другим. Поведал и об участии Ватикана, и о его пособниках. Всех сдал старый князь, что уже не надеялся увидеть свет божий. И подлая натура его не хотела уходить на тот свет в одиночестве. Молил он лишь о скорой смерти, уже не помышляя о простом заточении. Весть о том, что его род будет изгнан за пределы Империи, воспринял с безразличием.

И лишь злобной радостью загорелись его заплывшие кровью глаза от известия, что друг его Салтыков сидит в соседней камере, полностью лишенный своих сил и потерявший сына, которого убил Владислав. Хрипло засмеялся он и потерял сознание. После от него уже ничего не могли добиться.

Приказав подготовить тело к казни через повешенье, я пошел к Салтыкову. Запись его боя с Громовыми, присланную Олениным, я уже посмотрел, но хотелось пообщаться напрямую с пока еще адекватным князем.

Выйдя из пыточной, я прошел по длинному коридору. Мысли о том, как переменчива может быть судьба, не покидали меня. Еще вчера это тело жило, ело, спало, справляло естественные потребности и наслаждалось мимолетной властью. А сегодня висит на дыбе, превратившись в безвольный кусок мяса, молящего о быстрой смерти. Такие размышления не раз посещали меня и раньше, учитывая специфику моей работы, но сегодня накатило как-то особенно сильно. Ведь, несмотря на то, что Вяземские заслужили каждую минуту своей боли, все таки это был старый род. И уничтожение его не несло никакой радости.

Дойдя до камеры, я остановился и подумал, что вести разговор там, где даже присесть негде, будет неудобно. Немного поразмыслив, я приказал сопровождающему меня охраннику привести заключенного в комнату для допросов. И по широкой лестнице, стертой бесчисленными шагами тысяч ног, поднялся наверх, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Все таки годы берут свое, стар я уже стал лазать по подвалам…

Выждав немного, я прошел по длинному коридору и вошел в одну из неприметных дверей допросной комнаты. Салтыков уже был тут и сидел, прикованный к широкому столу за руки, на которых дополнительно висели подавители. Сев в удобное кресло напротив него, я достал записывающий кристалл и пристально на него посмотрел.