Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

Спрашивается — что случилось? Куда делся Ивойя? Почему Константин изменился и его мнение стало диаметрально противоположным по принципиальным для него вопросам? Ответ у меня лишь один, пускай он и звучит невероятно.

Ивойя стал Константином. Думаю, что он убил душу императора и занял его тело, избавившись от своего прежнего. Теперь у него была полная власть и все возможности для осуществления своего плана.

Он, наверное, с самого начала хотел открыть врата на территории, занятой людьми. И осуществил бы это уже давно, если бы наши коллеги из прошлого его не остановили. Я не знаю причин, по которым он появился снова в нашем мире, но уверена, что мильтиец всеми силами пытается завершить начатое полторы тысячи лет назад.

Мы стражи, все наше развитие было нужно ему лишь как одно из звеньев в его планах. Спасать мир от темных душ — не та цель, которую он уготовил нам. Я, как выяснилось, так же наивна, как ты. Ему нужны были наши клинки для того, чтобы, когда они вберут в себя достаточно силы, перековать их и превратить в темные. Ему удалось создать два кинжала (а может, и не два!), и, подозреваю, в раннем Братстве смогли узнать, куда делись стражи и их оружие.

Понять, во что он их превратил!

И дни Константина, или Ивойи, если тебе угодно, несмотря на его могущество, были сочтены. Братство прошлого как-то справилось с ним, погрузив на многие столетия в сон, из которого он недавно восстал.

Сейчас меня терзают лишь три вопроса, на которые я не знаю ответа. Первый — каким образом мильтиец вернулся и где он был все эти годы? Второй — сколько темных клинков осталось ему до завершения плана? И третий — как во всем этом замешаны светлые кузнецы? Ведь кто-то же ковал нормальные клинки для Братства! И делал это, как я понимаю, еще со времен молодости Августа.

Общались ли семьи кузнецов с Ивойей? Знали ли они о нем? А он о них? Не они ли научили стражей, как его победить?

Вопросов куда больше, чем я думала…

Следующие две строки были зачеркнуты чернилами так густо, что невозможно было их прочесть. Возможно, там были еще какие-то ее размышления, но, перечитав написанное, Мириам сочла их глупыми, не важными или же отвлекающими от основной мысли письма. Внизу этих каракуль было совсем немного текста.

Времени у меня очень мало. В Сароне уже свирепствует юстирский пот, на юге Ветеции появилось несколько заболевших деревень, и дожи собираются перекрыть границы. Я выезжаю сегодня же и надеюсь успеть проскочить до того, как мир покатится в пропасть. Точнее, он уже катится, мне остается лишь вовремя спрыгнуть.

Подробности расскажу, когда мы встретимся.

— Подробности расскажу, когда мы встретимся, — прошептал я.

Было странно читать эту строчку после предыдущего письма, уже зная, что мы не встретимся.

Никогда.

Дилижанс отправился поздно вечером, и я оказался единственным пассажиром. Возниц было трое, двое сидели на козлах, их товарищ расположился на крыше, с арбалетом в обнимку.

— Лихие времена, господин, — сказал мне один из них, забирая плату. — На дорогах творится не пойми что. То иные людей убивают, то люди людей, а то и вовсе какая-то нечисть выползет. Шесть дней назад экипаж моего дружочка разграбили до основания. Пассажиров порезали, как свинок, а лошадок угнали. И знаете, господин, лошадок вот как-то даже жальче. Хорошие животинки, смирные и сильные. К карете обученные. За каждую можно было по два флорина срубить у знающих людей.

— Будем надеяться, что твоих лошадок не уведут, — с иронией сказал я, и вся троица перекрестилась.

— Не приведи Господь, — с чувством произнес старший. — Отправляемся.

Проповедник уже сидел внутри, Пугала нигде не было видно, и старый пеликан чуть нервничал из-за этого.

— На соседней улице час назад произошло убийство. Закололи заезжего скорняка. Сочли, что он Вальтер и собирается распространить юстирский пот в городе. Прикончили прежде, чем разобрались. Ну не придурки ли?

— Пугало, надо полагать, в гуще событий?

— Оно в последнее время какое-то странное.

— В смысле?

— Ну когда ты в последний раз видел от него какую-нибудь идиотскую шутку? У него теперь такое же чувство юмора, как у бревна. И еще оно зыркает на звезды.

Дилижанс двинулся, а я поднял брови, требуя объяснить.

— Ну, когда ты спишь, оно всю ночь стоит у окна и таращится. А когда мы останавливаемся не под крышей, так просто лежит и дырку в небесах сверлит, словно ему оттуда должны прислать человеческой печенки.

— Довольно необычное для него времяпрепровождение. Сильнее я бы удивился, если бы ты сказал, что оно любуется цветами.

— Слава Господу, его котелок еще не настолько съехал. Ты считаешь, что Мириам права? Ну, в своих домыслах о темном кузнеце.

— Права.

Он округлил глаза:

— Вот так вот безапелляционно?!

— Безапелляционно? Когда ты успел набраться подобных словечек?

— Твоя ведьма сыплет ими, как исповедник прощениями. Так что? У тебя, как я вижу, нет никаких сомнений.

— Устал сомневаться. — Я посмотрел в окошко, видя, что мы выехали из города на тракт. — Все, что она написала, укладывается в общую картину того, что известно нам от законников. Ивойя, которого усмирили стражи, но не смогли уничтожить, вновь среди нас. Мы знаем, кто он такой, и это хорошо для понимания происходящего, друг Проповедник. Но, увы, этим знанием его сложно остановить.

— Его вообще нельзя остановить, — проворчал он. — Ты всадил ему пулю в грудь. Это убило бы даже лошадь. Но в итоге у тебя теперь нет пальца, в Лейкчербурге погиб Урбан, неизвестно, что стало с Гертрудой, а этот милтийский хрен скорее всего захватил булыжник, над которым так чах кардинал. Знаешь, что это означает?

Я мрачно ответил:

— Что ему осталось лишь прикрутить камень к уже выкованной заготовке. Если верить словам Руджеролло, тут и получится десятый, и последний, кинжал.

— Сие приводит нас к мысли, что апокалипсис, настоящий, между прочим, а не тот, о котором бабки талдычат в каждой деревне, когда у них дурное настроение, случится в ближайшую пару недель. Святая Дева Мария! Хочешь не хочешь, а порадуешься, что уже мертв и тебя не коснется ни саранча, ни сера, ни зубы черта.

Я рассмеялся:

— Гляжу, ты стал смотреть на «жизнь» чуть позитивнее.

— Не тебе же одному бегать по миру как восторженному щенку. Я жутко боюсь, Людвиг, — внезапно серьезно сказал он. — За всех вас. За тебя, да и за твою ведьму тоже. За все человечество. Будут те, кто переживет юстирский пот. Но, клянусь ключами Петра, который так и ждет, когда он откроет передо мной златые врата, если здесь появятся демонические врата… Поблизости нет ангелов, и никто не сможет сдержать темные легионы. Люди обречены, но пока даже не знают об этом. Не сходят на исповедь, не получат отпущения грехов и попадут в ад, который будет вместо королевств и княжеств. По мне, так это ужасно страшная перпр… пере… перспектива.