Татьяна Скороходова - Меч судьбы

Я развила кипучую деятельность, стараясь отвлечься от черных мыслей. Вбить кол, натянуть, нарубить, постелить, разжечь. Я металась, позабыв про слякоть, грязный плащ и ледяные промокшие ноги. Когда Ольга, кашлянув, напомнила, что мне надо переобуться, я лишь прошипела подслушанное у Вейра замысловатое ругательство и продолжила разбивать лагерь, словно наскипидаренная кошка. Север наволок ветвей из лесу и закончил вклад в обустройство лагеря здоровенной дохлой вороной. То ли пытался загладить вину, то ли на наваристую похлебку бессознательным колдунам. Нет, малыш, теперь Вейру может помочь только дракон. Пути назад нет. Если ящерица-переросток вздумает цену себе набивать или кокетничать, я не я буду, если не вырву рецепт спасения. Будет артачиться — вместе с бесценными драконьими зубами.

Мы сидели возле небольшого костра, разложенного за навесом от дождя, и молчали. Ольга кашеварила, а Север, словно ретивый ученик-поваренок, бдительно следил за приготовлением нехитрого обеда. Я вглядывалась в посеревшее, измученное лицо Вейра, укрытого меховыми одеялами. Он тяжело, с хрипами, дышал. Ему было больно.

Я достала небольшой деревянный ларец. Тот самый крайний случай настал. Вытащила мешочки с готовыми порошками и стеклянные палочки. Смешав зелье, подняла голову и встретилась взглядом с глазами цвета грозовой тучи.

— Как отрава, в самый раз? — Вейр скривил губы в слабой тени прежней ехидной ухмылки.

— Знаешь, я жду не дождусь, когда же мы в ледяном лесу окажемся, — задумчиво ответила я, нюхая густую зеленоватую жидкость в крохотной плошке. Вроде, получилось. Можно приступать к лечению несносных колдунов.

— Зачем?

— Не терпится увидеть тебя в виде ледяного монумента с навек примерзшим языком.

Тихий смех, перешедший в кашель, отозвался во мне глухой, ноющей болью. Его голос. Чудный, глубокий бархатный голос умер. Вейр охрип.

Я подошла к лежанке и протянула ложку:

— Пейте, Ваше Черное Великолепие. Чтоб Вас ёж задрал, — поразмыслив, я решила не перебарщивать и отказаться от битья челом.

— Первый раз слышу от тебя разумные речи, — прошептал колдун.

Я молча смотрела, как осторожно, словно в ложке была гремучая смесь, он поднес лекарство ко рту дрожащей рукой и выпил. Сморщился, закрыл глаза. И уснул.

Ночью выпал первый снег. Мягкие, неторопливые белые хлопья оседали на ветвях, земле и лошадиных попонах, превращая ночной лес в чудесную жутковатую сказку. Вейр то впадал в забытье, то лежал в оцепенении, изредка приходя в себя, чтобы узреть меня наготове с очередной ложкой отвара. Лишь под утро успокоился и заснул крепким сном, который я не стала тревожить. Лихорадка ушла, словно и не было, но я знала, что это ненадолго. Меч судьбы? Нет. Топор палача. Голова уже на плахе и связанные руки за спиной… Я поежилась, поплотнее закуталась в плащ, подбросила веток в костер и незаметно для себя задремала.

— Подъем, — Ольгин голос вспугнул сон.

Застонав, я приоткрыла глаз. Утреннее солнце окрасило небо серебром и превратило снег в грязь. Ещё день пути по слякоти и бездорожью… Север, дремавший рядом под одеялом, потянулся, завозился, едва не расплющив меня, и захрапел снова. Простонав, надвинула капюшон на глаза, чтобы спрятаться от неярких лучей. Лечить силой я не рискнула, поэтому всю ночь мешала, отмеряла, грела и вливала отвары в сонного колдуна. Влила столько, что Вейр должен позеленеть и пустить корни. Колдун вяло сопротивлялся, но победила молодость. Выслушав с чувством продекламированные отборные ругательства, он уважительно глянул, открыл рот и больше не перечил лекарю, решившему залечить его до смерти. Пробдев всю ночь, я была выжата, как половичок, поэтому будить меня в такую рань не смели ни солнце, ни волки, ни немощные колдуны. Подняв голову, глянула на больного. Кроме легкого нездорового румянца, ничто не говорило о болезни. Странные светло-серые глаза смотрели, как всегда, с легкой высокомерной издевкой. Значит, их колдунским высочествам полегчало. Я пожелала всем спокойной ночи и рухнула на походную постель, укрывшись с головой и не собираясь вставать до скончания века.

— Подъем, — повторила безжалостная вампирша. Ей бы в мастера заплечных дел…

Аромат бодрящего зелья перебил запах хвои, палой листвы и морозного воздуха. Снова в путь. Который может стать путем в никуда. Я села, еле спихнув с себя волчью тушу, и осмотрелась. Под порывами легкого свежего ветерка последние мокрые, тяжелые листья падали наземь, напомнив, что зима не за горами. Свинцовые тучи нависали, но робкие лучи солнца, пробившиеся сквозь прорехи в небесной шубе, обещали первый солнечный денек за сто лет ненастья. Повеселев, я встала и отправилась в кустики.

Вейр ни словом, ни взглядом не дал понять, что творится у него на душе, словно вчерашний день был всего лишь кошмаром. Из собственного опыта я знала, что настоящие мужчины выслушивают смертельный приговор, оставаясь в образе сурового воина, принимающего удар судьбы молча, с достоинством и не проронив скупой слезинки. Единственное, что они могли себе позволить, это надраться до положения риз и разгуляться напоследок с шальными девицами. А вот если болячка была пустяковой, то вместе с главным страдальцем должны страдать и все, кто находился по доброй или не очень воле рядом. На жалобы и нытье негласный мужской запрет в этом случае не распространялся. Лида, услыхав стенания "завтра я помру" только хмурила брови и с сочувствием посматривала на домочадцев мученика. Вернее, мучителя. Бесконечные душераздирающе вздохи, капризы, требования разносолов, сдувания пылинок с больного тела и обязательных сочувствующих взглядов даже святого могли довести до мыслей о топоре и ядах. Особо находчивые и жрецов умудрялись зазвать, чтобы окончательно войти в образ и успеть при жизни насладиться посмертными почестями. Впрочем, должны же быть у мужчин свои милые недостатки. За это и кормим разносолами, терпим недолгие капризы и дуем на царапину на любимом пальце. У нас, женщин, хоть есть отдушина в виде слез и истерик, которые чуть-чуть облегчают боль. Поразмыслив, что могу услышать в ответ от Вейра на совет порыдать нам с Ольгой в жилетку, я решила поступить, как подобает взрослой мудрой женщине. Промолчать.

Свернув лагерь, мы тронулись в путь. Колдун щеголял в толстенной кофте из собачьей шерсти, лишь глаза поблескивали над пушистым высоким воротом. С разъяренными женщинами не поспоришь. Он долго сопротивлялся, хрипло поминая заботливых куриц и не совсем умных гусынь, но угрозы двух выведенных из себя женщин пустить по ручью весь запас белоснежных рубашек всё-таки возымели действие. Маленькая победа подняла дух нам с Ольгой, и мы тронулись в путь, обсуждая тонкости врачевания хрупких мужских организмов, сопровождаемые возмущенным молчанием колдуна. Лесавицы, скоморы и прочая лесная неживая живность шуршала в кустах, но пообедать аппетитными путниками так и не отважилась. Напасть на колдуна с вампиршей могла только совсем сбрендившая очумевшая нежить, которая обезумела от голода. Я уже не говорю о Севере, который поглядывал по сторонам в поисках бегающей, прыгающей и летающей еды. Я всякий раз вздрагивала, когда он перемахивал через лужи и ямы, помня о недавнем полете в грязь, но плотно позавтракавший Север вел себя, как подобает приличным и воспитанным коням. Вот только надолго ли? Подмерзшая за ночь дорога ковром стелилась под копыта, орали в кустах птицы, лоскутков бирюзового солнечного неба становилось всё больше, Вейр не терял сознания, у меня ничего не болело, поэтому горести вчерашнего дня скрылись в тумане. Нет времени печалиться и рвать волосы на себе и друзьях. Ещё будет время. Нас ждал Хладный лес.