Валерий Иващенко - Механик её Величества

Кузьмич сначала разинул рот, не замечая, что только что раскуренная, прямо-таки драгоценная в этой глухомани сигарета выпала наземь. Не будучи в состоянии что-то сказать, как бы позевал немного, словно выброшенная на берег рыба - и упал как стоял. "Приму" старательно затоптали, впавшего в прострацию бригадира усадили на чурбачок, заботливо прислонили к заборчику. И даже залили вовнутрь болезного полстаканчика чернил из бутыли - с плодово-ягодной, кривовато наклеенной этикеткой.

Белобрысая практикантка-старшекурсница Стаська, к коей Юрка безуспешно подбивал клинья весь вечер, только очумело хлопала громадными, раскрывшимися от изумления на пол-лица глазищами. Её воистину проняло от зрелища только что, прямо на глазах сотворённого чуда - да так, что она затряслась крупной дрожью. Осторожно, словно то ли боясь обжечься, то ли опасаясь, что спустившиеся с небес боги упорхнут обратно, прикоснулась. Тут же она ухватила чернявого и стройного красавца-Юрку и утащила в полупустой дровяной сарай, на ходу срывая с обоих одёжки. И судя по сладостным стонам и неуёмному скрипу ароматно, до одури сладко пахучих берёзовых распилов, эта парочка до самого утра зря времени не теряла…

А её научная руководительница, нашарив трясущейся рукой початую бутылку водяры, отхлебнула весьма щедро. Утёрла прыгающие в ошеломлении красивые полные губы, протёрла большие очки в тонкой золочёной оправе и снова, внимательно осмотрела жутковато-притягательное, ещё мохнатящееся свежими спилами произведение искусства.

– Обалдеть… Эрнст Неизвестный и Зураб Церетели тут отдыхают… скажи кому - не поверят! Офонареть можно! - в её бархатистом грудном контральто проскользнула благоговейно-чувственная дрожь.

И приложилась к бутылке опять. Вытребовала у обалдевшего от таких ухваток учёной дамочки Александра сигарету, закурила. И с бычком в зубах, помахивая почти приконченной поллитрой и дымя на манер паровоза, она с видом обнаружившего легендарную Золотую Бабу первопроходца принялась вновь любоваться тотемом, трогая и поглаживая его со всех сторон.

Завершив наконец свой обход, она в пару глотков залихватски прикончила пойло. То ли натура широкая, то ли пыталась заглушить в себе робость… Отшвырнула в сторону обиженно блеснувшую напоследок бутылку, с сомнением посмотрела на золотой ободок на своём пальчике и недвусмысленно поинтересовалась - как у молодого человека насчёт длинного языка?

Вообще-то, женщина была куда старше его - лет тридцати с хвостиком и совсем не во вкусе молодого лейтенанта. Этакая вся из себя насквозь интеллигентная фемина, немного пухленькая, хотя и с весьма приятными формами, обтянутыми лишь тонким белым топиком. Но отказать даме? Фу - это немыслимо для настоящего офицера!

И глядя прямо в изящно подведённые глаза, откровенно поблёскивающие за тонкими стёклами, Александр нахально поинтересовался - в каком смысле длинного языка? Если трепаться потом насчёт подружек, то он считает это ниже своего достоинства. А если в смысле сделать даме миньет… а почему бы и не попробовать? - если дама научит и подскажет.

Похоже,… (не будем называть имён!) впервые решилась загулять налево - хотя наверняка к этому давненько шло. Ибо с такой решимостью бросилась в омут приключения, что их обоюдное взволнованное сердцебиение гулким грохотом разносилось окрест. И ответствовала дамочка в том духе, что она, вообще-то, в данном вопросе не специалистка, но согласна попробовать - и обратное тоже. В смысле поработать губками над самим Сашкой. При этом она с таким наслаждением впервые в жизни громко и вслух произнесла сладковато-запретное слово "миньет", что даже захохотала от восторженного предвкушения. И мурлыкнула насчёт того, что в жизни надо попробовать всё - особенно то, на что она никогда не решится со степенным, почти на десять лет старшим её мужем-профессором…

Короче, именно в эту ночь молодой парень и удостоверился, что утверждение насчёт того, что "худощавые темпераментнее" - полная чушь… э-э, ладно, о дамах молчим. Тем более что на следующий день обе фемины вновь вели себя холодновато-отстранённо и лишь перешёптывались о чём-то своём, от чего на их нежных щёчках вновь и вновь расцветал легчайший румянец.

А наутро лохматый и слегка посиневший с похмелюги Кузьмич подлечился вчерашними остатками, по новой обозрел выросшее у въезда на вверенную ему территорию страшилище - и передёрнулся от жутковатого ощущения. Но затем случилось очередное маленькое чудо - победа бессмертного искусства над презренной реальностью. Ибо бригадир за бутылку водки (неслыханное для алкаша дело!) выменял на пристани у морячков ведро боцманского, не боящегося сырости масляного лака. И с достойным уважения трудолюбием самолично прошёлся по тотему наждачной шкуркой - и дважды, любовно покрыл прозрачным слоем всё изделие и каждую страшную но всё же притягивающую глаза рожу…

Но история та на этом не закончилась. Мало того, она получила отчасти ожидаемое, отчасти совсем неожиданное продолжение. Ибо Юрка Гольдин, прекрасно осознавая бесперспективность своего служебного роста по причине пятой графы, с помощью неких таинственных знакомств вышел в отставку и устроился диспетчером полётов в Шереметьево. А стремительный и бурный роман со всё той же белобрысой Стаськой, но уже аспиранткой, привёл обоих под венец. И не так давно Александр с удовольствием стал крёстным отцом их второго отпрыска - на этот раз мальчугана. И Юрку вы все, кстати, знаете по его выставкам как у нас, так и за рубежом - но под псевдонимом NN…

Но месяц тому, ездившие на ту базу прапорщики привезли вместе с заготовками для замены стёршегося паркета в штабе и другую новость. Оказывается, кошмарная, наводящая ужас и в то же время обладающая какой-то непостижимой магнетической притягательностью дубовая статуя приобрела в районе воистину сногсшибательную известность. Вот уже почти три года, как к ней приезжают экскурсии, делегации и просто любопытные, и всех их водит приобрёвший степенный и даже немного вальяжный вид Кузьмич. И за обладание правами на рассказываемые напрочь бросившим пить бригадиром жутковатые легенды, чуть не до суда передрались два солидных, столичных издательства.

А самое главное, ни один свадебный кортеж не минует торчащего у дороги истукана - боже упаси! По любой грязи крюк сделают, а к старым богам на поклон завернут. Да со всем почтением, с подходцем и песнею. Причём непременно, особым шиком среди очаровательно раскрасневшихся невест почитается на виду у всех задрать сзади подол подвенечного платья - и потереться аппетитной девичьей попкой об отполированную до блеска деревянную ладонь нижнего, ухмыляющегося в вечность раскосого божка.