Юрий Райн - Бестиарий спального района

Выскакивая из квартиры, услышала треск – похоже, зацепилась за что-то, блузку разодрала. Мимолетно подумала: надо же, кто бы мог подумать, что наплевать на то, как выглядит.

Наташа действовала рефлекторно. Она изо всех сил захлопнула дверь, а когда та стала снова открываться – навалилась на нее всем телом, услышала вой и с мстительной радостью увидела, как синеет защемленная дверью кисть руки Михалыча.

Лампочка на этом этаже работала. Любка стояла у лифта. Кабина тяжело и гулко поднималась.

Любка плакала, дрожащими губами выговаривала, заикаясь:

– Да-да-давай лифта до-до-дождемся!

– Ты что?! – Оказывается, бывает шепот, способный перекрыть рев покалеченного мужика.

Наташа схватила подругу за руку, дернула к себе. Потом еще раз шваркнула дверью по ненавистной кисти.

Девушки побежали вниз по лестнице.

2

Ночь Охоты. Волшебная ночь, сладок твой азарт! Трепет жертвы. Экстаз души. Чужая жизнь, которую ты поглощаешь, – суетливая, сопротивляющаяся. Царапающаяся, будто кот.

Когда-то одинокий охотник звался Ыркой. Однако вот уже с полсотни лет, как сменил свое имя на более благозвучное: Ираклий.

Ночь Охоты позволяла ему не стареть, заряжала энергией на весь следующий год. Охота – как экзамен. Если сможешь повалить добычу, впиться ей в горло, добыть для себя трепещущую жизнь – будешь юн и силен. Промахнешься – проведешь целый год жалким, скрюченным стариком.

Почти каждый раз Охота удавалась; за время жизни в Новокузине Ырку лишь однажды, лет пятнадцать назад, постигла неудача. После той осечки он, всегда выглядевший респектабельным господином, резко постарел – и возникли неприятности. Вплоть до того, что примчался до тошноты настырный журналист, пристал, как банный лист, норовил фотографировать, деньги предлагал… Еле-еле удалось избавиться от назойливого гостя – жаль, что по-мирному.

Проблемы, проблемы… Пришлось тогда сниматься с места, переезжать в другой район, а через год, снова помолодев, – еще раз, обратно в Новокузино. Внимания к внезапному омоложению избежать уж точно не удалось бы.

Впрочем, из всего этого удалось и пользу извлечь. Пришлось ведь позаботиться о новых документах: если живешь среди людей – а Ырке нравилось жить среди них, да и питался он тоже людьми, – без документов не обойдешься. Паспорт, военный билет, водительские права… Два раза, с интервалом в год, разумеется, нелегальным путем…

Словом, Ырка свел тогда знакомство с нужными людьми. С такими, на которых ни за что не стал бы охотиться. Потому что благодаря этим связям сумел провернуть несколько очень рискованных, очень сомнительных с точки зрения закона и очень прибыльных делишек – способным бизнесменом оказался. Появились приличные деньги, их Ираклий Витальевич Болотников вложил в ценные бумаги высокой надежности. На остатки открыл небольшое агентство, предоставлявшее клиентам – официально – услуги секретарей и личных помощников, а на самом деле – телохранителей.

В Новокузине Ираклию Витальевичу нравилось, он прекрасно чувствовал себя здесь, на бывшем болоте. Огорчало одно: половину района – ту, что примыкала к лесу, – контролировали, естественно, лешие. Всем известно: лешаки охотников терпеть не могут. А кто такой Ырка? Охотник и есть, к тому же одинокий. Одному против толпы лешаков – трудно.

Ну да ничего. На своей половине района, болотной, он чувствовал себя уверенно. Да и на окружающих производил впечатление несколько замкнутого, но знающего себе цену господина лет сорока на вид, подтянутого, хорошо одетого, корректного – в общем, вызывающего не столько симпатию, сколько уважение.

Ночь Охоты! Единственная, в которую можно забирать жизни безнаказанно, не опасаясь гнева Высших! Забирать, конечно, в меру: увлечешься – превратишься в юнца, и опять хлопочи о новых документах, опять переезжай… Нынешние возможности Ираклия Витальевича позволяли ему сделать все это без особого напряжения, но совсем не хотелось даже незначительно осложнять так хорошо налаженную жизнь.

В общем, требовались удача и адекватное ее применение – так, несколько по-канцелярски, формулировал господин Болотников.

Чутье Ырки говорило ему, что все получится.

…После полуночи Ираклий Витальевич вышел из квартиры, запер ее, направился к лифту. Решил, что машиной пользоваться не станет. Походит по дворам, посмотрит – что да как. Главное – на лешацкую территорию не заходить. Этому быдлу ведь не докажешь, что сегодня он в своем праве!

Внезапно раздался женский крик, громкий и отчаянный, но одновременно – и наглый. Послышались сдавленные матюги, взвыли мужским голосом, хлопнула дверь, донесся дробный топот.

Это парой этажей ниже, определил Ырка. Что ж, вот она, добыча!

Нахлынул азарт. Разгорелись глаза.

Конечно, выражение «разгорелись глаза» появилось не благодаря Ыркам. Но подходило к ним – очень: глаза действительно загорались, а загоревшись – ослепляли, словно фары дальнего света, и горе было тому, кто встретился своим взглядом со взглядом ночного охотника!

Ырка надел темные очки. Видно ему прекрасно, что в очках, что без, а добыче еще рано знать, что ее преследуют. Пусть считает, что в безопасности, пусть боится чего-нибудь или кого-нибудь другого, пусть даже сама мнит себя охотником! Роковой миг придет, уже скоро! Тогда добыча все поймет, но будет поздно… Ах, какой это будет миг!

Ырка бесшумно спустился по лестнице до этажа, на котором происходили события. Он слышал, как несутся вниз женщины… вроде бы две… да, две. Усилив проникающие свойства взгляда, увидел через две стены: площадка перед лифтом, дальше – открытая дверь одной из квартир, оттуда вылетает худой мужчина с искаженным от боли лицом.

– Уйдут, суки! – злобно говорит, словно выстреливает, он, баюкая распухающую на глазах руку.

Выходят еще двое, эти моложе и тоже очень злы, у одного из них разбиты губы и нос.

– Славян, со мной, на лифте, – командует старший. – Вадим, за ними, по лестнице. Спускайся по лестнице. Мы их наверх погоним – принимай, а лучше – вырубай.

Великолепная ночь!

Добыча сама шла Ырке в руки.

3

Бежать на каблуках – почти как на ходулях. Наташка скинула туфли, взяла их в руки. Если понадобится, каблуки – тоже оружие.

Только теперь она обнаружила, что сумочка осталась в квартире. Что там было-то? Ну, деньги, рублей двести – триста… телефон… косметика всякая… пара презервативов… А, чепуха, телефон только жалко.

Она бы могла уже сто раз убежать, если бы не Любка. В этих чертовых босоножках быстро не побежишь, и не снимешь их так просто. Люба ковыляла, как увечная, и к тому же от полноценной и совершенно ненужной истерики ее отделяли буквально миллиметры. Лишь Наташкина уверенность пока помогала ей держаться.