Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка

Пиры в Ашшории же напоминают больше всего то же действо в замках средневековой Европы: за центральным столом сидят хозяева с домочадцами, почетные гости и особо доверенные лица, за столами пониже располагаются витязи, а уж челядь (кто не занят в обслуживании банкета) довольствуется малым у самого входа. Где-то в уголке с голодными глазами в это время играет оркестр, а вот трубадуры и менестрели всякие, напротив, на столь ответственные мероприятия обыкновенно не допускаются, поскольку их уделом считается исполнение песенок в трактирах и кабаках. На пиру же музицирование и пение является прерогативой аристократии и их же святым долгом, а мастерство в этом деле почитается не ниже воинской удали.

Присутствующим подпевать, правда, не возбраняется, но так, чтобы исполнителя не заглушать. Но с песен, конечно, не начинают. Сначала поднимают несколько заздравных кубков или рогов (уж кто какие сервизы предпочитает), причем произносимые тосты далеко превосходят витиеватостью те, что про маленькую, но очень гордую птичку, взлетевшую високо-високо.

Но это, что называется, первый акт Марлезонского балета, для затравки. Потом все переходит к обычной пьянке, а вот с дракой или без, зависит уже от контингента.

Так и мы — сначала Шока Юльчанская подняла тост за дорогих гостей, которые почтили своим визитом, да умножатся их рода и богатство, да пребудет над ними благодать всех, кого только можно, бла-бла-бла. Затем наступила моя, как старшего по званию, очередь толкать такую же пустопорожнюю ответку про гостеприимство сих стен, родовитость да хлебосольство хозяев, чьи славные предки не раз… И да пребудет с тобой Сила, Люк, короче.

Потом князья — в порядке старшинства по возрасту, первый десятник и княгинины советники… Затянулось часа на два, причем сидящим за столами попроще слушать весь этот бред вполуха и при этом не только жрать, но и прихлебывать вино не возбранялось, а вот «хозяева жизни», даже настолько отвыкшие от алкоголя, как я, поднабраться не могли никак.

Мудрая традиция на самом-то деле — есть возможность контролировать подгулявших подчиненных.

Наконец парадная часть подошла к концу, широкие массы должным образом поднасвинячились, и Шока, взяв в руки ситар, в задумчивости провела по струнам.

— Какой бы песней мне вас порадовать? — Она снова перебрала струны. — Наверное, удалым чем-то?

Ожидающие развлекухи витязи шумно высказали одобрение, да и я не стал возражать. Хватит с меня уже однообразного бренчания и гудения оркестра имени какой-то матери, энергичного чего-то хочется.

— Ну тогда, пожалуй…

Княгиня-теща вдарила по струнам плясовую и запела на диво хорошо поставленным голосом о том, как девица грустит о своем изгнанном женихе-горце и как мечтает о его возвращении. Вполне себе такое политическое заявление для подчиненных, надо сказать. Причем «возвращение горца» дружинники, судя по всему, одобряют. Вон как душевно Шоке подпевают про то, чтобы горца «вернуть лесам, горам и мне!»[3]

А может, просто песня им нравится. Не уверен. Но буду надеяться, что кого надо — того повесят, когда и если потребуется.

— А что, царевич, ты ведь в молодости, помнится, тоже неплохо с ситаром управлялся. — Княгиня Юльчанская протянула мне инструмент.

— Когда это было… — пробормотал я, но за гриф взялся и кольцо-медиатор (здесь именуемый «захма») на палец надел. — Так, что бы такое забацать, чтобы душа развернулась, а потом обратно свернулась?

— Уверена, что ты сможешь выбрать лучшую из песен, — ответила Шока, а присутствующие согласно закивали.

Подхалимы чертовы.

Я провел по струнам, будя в себе Лисапетовы навыки игры, да и решился немного похулиганить. Ну а что? Народ тут не закомплексованный, сексуальная тематика у ашшорцев не табуирована (неудивительно, при таких-то богах) и даже девственность у местных телок — не такая уж священная корова. Вдарил я песню про ежика. Не того, разумеется, что дырочкой в правом боку насвистывал — за полным отсутствием в известном мире гевеи я и перевести бы ее толком не смог, а авторства Пратчетта. И смешно, вон как народ заливается, и вполне себе ответ с политическим подтекстом, поскольку символом царского рода Ашшории (и, соответственно, всей страны) является крылатый еж. Вот только не спрашивайте, откуда у бедного зверя крылья растут. Все вы правильно поняли.

Выступление, хотя пою я и не очень-то хорошо, подняло мои акции в глазах присутствующих на несколько пунктов. Менталитет-с. Это всякие там директора какого-нибудь предприятия на корпоративе сидят с каменными лицами, судорожно боясь уронить себя в глазах подчиненных простыми человеческими поведением и видом. А вот тот же Нерон, имевший куда как больше власти да влияния, и выпить был не дурак, и стихи читал, и музицировал на пьянках сам.

Так и ашшорцы. У них князья на пирах, которые сами и устраивают, поют, причем не всякую пафосную ерунду, а дабы гостей и прочих присутствующих повеселить. А тут еще и песня, никем не слышанная доселе. Пришлось потом, до конца мероприятия, еще пару раз на бис исполнять — чтобы слова все запомнили.

Первое, что меня встретило по возвращении с пира, — это любопытная морда Князя Мышкина. Его более мелкие молочные братья дрыхли без задних лап, сама пятнистая муренка слиняла по своим кошачьим делам, а этому скучно стало. Стоя на задних лапах и уцепившись когтями передних за край корзинки, кот вертел башкой, осматривая окружающее пространство полуоткрытыми глазенками. При моем приближении он требовательно мявкнул и полез наружу.

— Ну и куда собрался? — Я взял звереныша на руки.

Тот запыхтел и взъерошил шерстку, пытаясь казаться больше и страшнее.

— Бунтуешь? — Я усмехнулся и начал гладить теплый комочек.

Котовский почти моментально сменил гнев на милость и уткнулся в ладошку носом.

— Э, да ты никак опять голодный? Чем прокормить, тебя убить легче.

Мышкин требовательно мявкнул и начал искать носом титьку еще активнее.

Под столом стояла плошка с каким-то варевом — явно для кошки, а не для меня, и я, с кряхтением наклонившись, поставил кота рядом с ней. Тот начал принюхиваться, полез на запах, но вместо того, чтобы есть, попытался влезть в тарелку с лапами.

— Ну нет, так не пойдет. — Я ткнул Мышкина мордочкой в еду.

Тот возмущенно чихнул, отпрянул и начал облизываться. Я снова подтолкнул звереныша носом к еде, тот замер на дрожащих лапках, продолжая вылизывать морду, а затем ткнулся в еду сам и принялся чавкать.

Минуту спустя кот с перемазанной физиономией задним ходом отошел от плошки, сел, потряс головой, облизнулся, а потом плюхнулся на бок с твердым намерением уснуть. Я подхватил котенка и положил его обратно в корзинку.