Дэйв Дункан - Прошедшее повелительное

– Я готов присягнуть в том, что не помню, чтобы я запирал ее, и не видел, чтобы это делал Волынка. Ни в тот раз, ни в полдюжине других случаев, когда мы находились там в схожих обстоятельствах. Я помню, что позже люди стучали в дверь, пытаясь войти, значит, кто-то должен был запереть ее. – Трудно было не улыбнуться, делая такое замечание.

– Или задвинуть на засов.

– На этой двери нет засова… или есть?

– С вашего позволения, – холодно улыбнулся Лизердейл, – вопросы буду задавать я.

Он продолжал подавать простые шары, а Эдвард продолжал парировать их. За прошедшие два дня он вспомнил довольно много, но все еще отрывочно: Волынка провожает его в его комнату, разговор о войне через порог. Волынка заходит потрепаться. Волынка распинается насчет «Затерянного мира»…

Инспектор потянулся, взял книгу со столика и вгляделся в обложку.

– Сэр Артур Конан Доил? Хороший человек. Мне нравилось, что он писал о войне и этих бурах. Ну а сейчас нам не помешал бы его мистер Шерлок Холмс, вам не кажется, сэр? – Таким уютным говорком жителя западных графств он мог бы обсуждать перспективы на урожай. Однако Эдварда этим не проведешь.

– Перечислите мне улики, инспектор, и я раскрою это дело, не вставая с кровати.

– Хорошо бы! – Лизердейл зловеще подкрутил усы.

Эдвард решил больше не шутить.

Если то, о чем говорил Джинджер Джонс, верно, Эдварда Экзетера не могли больше держать под негласным арестом. В конце беседы он попросит перевести его в общую палату, пусть даже его соседями будут только фермеры или торговцы. По крайней мере с ними можно поговорить о кризисе. Приказ о мобилизации должен быть объявлен уже сегодня. Бельгия отвергла ультиматум Германии. Если прусский сапог шагнет за линию границы, Британия вступит в войну. Надо, однако, быть осторожным с этим фараоном…

– Остальные слуги легли спать?

– Не помню, сэр.

– Что вы делали в кухне, точнее, пожалуйста.

– Все, что я помню, я уже…

Он чувствовал себя, словно провинившийся школьник. Конечно, серьезных неприятностей у него в Фэллоу не было со времен буйного детства в младшем четвертом, и он знал, что ставки теперь значительно выше, чем порка или несколько часов карцера. Его шея зверски затекла. Несколько следующих ответов он адресовал потолку. Неприятель видел его, а он не видел неприятеля, и это ему не нравилось.

Разумеется, наиболее вероятным объяснением трагедии было то, что они двое напоролись на шайку грабителей и попытались изобразить из себя героев. Взломщики убили Волынку, спустили Эдварда с лестницы и удрали. Но если сведения Джинджера Джонса верны, они не могли бежать через заднюю дверь, запертую на засов изнутри. Скорее всего они вышли через главный дом, заперев дверь и захватив с собой ключ. Хотя Джинджер ничего не говорил про парадный вход и другие возможные пути бегства, оставалась вероятность того, что убийца или убийцы были вовсе и не взломщиками, а кем-то из слуг генерала Боджли. Поскольку Боджли фактически являлся хозяином округа, это расследование может быть для инспектора Лизердейла не более чем рутиной. Должно быть, он находится под жутким давлением. Он использует все трюки, какие есть у него в арсенале. Даже романтичный идеалист с горящими глазами знал, что вот-вот пойдут крученые шары.

Голоса бубнили, перо констебля скрипело, из открытого окна доносился шум машин и повозок. В коридоре разговаривали посетители, а Лизердейл продолжал использовать драгоценные часы Эдварда. Может, там, за дверью, мнется в ожидании своей очереди Джинджер Джонс или кто-то другой?

– Но вы никогда не видели эту женщину раньше?

– Я вообще не уверен, что видел ее, инспектор. Возможно, это всего лишь обман зрения. – Стоило ли это признавать?

– Вы вчера что-то кидали в своего дядю?

Вот оно!

Эдвард повернулся, чтобы вопросительно посмотреть на Лизердейла, и потянулся к столику.

– Нет. Я только метнул эту миску или другую такую же.

– Зачем?

Он подавил соблазн ответить: «Я не знал, для чего еще эта вещь».

– Я метнул ее в книгу, которую он держал. Я могу попасть в шестипенсовик на том конце крикетной подачи, – ответил он совершенно спокойно, приподнимая миску. – Выберите любой цветок в комнате, и я попаду в него, даже лежа вот так.

– В этом нет необходимости. Так зачем вы бросили миску в доктора Экзетера?

– Я не делал этого.

– Ладно, тогда зачем вы бросили миску в Библию?

– Мой дядя – религиозный фанатик. Я бы сказал, религиозный маньяк, но, увы, не обладаю необходимой квалификацией для такого заключения. Он годами пытается обратить меня в свою веру, и если уж он разойдется, его не остановить. Я не мог уйти, так что единственный способ избавиться от этого пустозвона, который я смог придумать, – устроить сцену. Вот я и устроил сцену.

– Вы не могли просто попросить его уйти?

– Я пытался, сэр.

– Вы могли позвонить сиделке и попросить ее вывести его.

– Он мой законный опекун и известный проповедник. Он мог сопротивляться и, возможно, одержал бы верх.

– Из какой веры он пытался обратить вас? – Лизердейл менял темы, как мошенник двигает шары.

– Из веры в то, во что верили мои родители.

– А во что они верили?

– Мой отец говорил: «Не говори о вере, покажи ее».

– Вы отказываетесь отвечать на вопрос?

– Я ответил на вопрос. – Какое это-то имеет отношение к смерти Волынки?

– Меня учили, что ценятся не слова, а поступки. Отец считал, что оголтелые, нетерпимые миссионеры вроде моего дяди Роланда нанесли непоправимый ущерб несчетному количеству людей, навязывая им чужие нормы ценностей и веры. В результате эти люди оказались в смятении. От их племенных обычаев ничего не осталось, а то, что предлагалось взамен, не понималось ими. Он считал…

«Может быть использовано в качестве свидетельства…» Даже если Лизердейл и отличается широтой взглядов и терпимостью – доказательств чего до сих пор не было, – в любом нормальном английском жюри присяжных всегда найдется пара догматичных христиан. Эдвард глубоко вздохнул, проклиная себя за глупость: опять не уследил за языком.

– Отец считал, что человек должен делать свою жизнь примером для других, для себя и для того бога – или богов, – в которого он верит. Надеюсь, вы не хотите проповеди, не так ли, инспектор?

– И это спровоцировало вас на метание миски?

Еще один крученый!

– Он оскорблял моего отца. – Эдвард решил занести эти слова в протокол.

– Он обвинял его в поклонении Дьяволу. – Попробуйте-ка вынести это на суд двенадцати честных людей и закона!

– Именно такими словами – «поклонение дьяволу»?