Елена Федина - Я твоя черная птица

— Ты и сейчас надо мной смеешься! — сказала я потом.

— Я смеюсь над собой, — ответил он, — я люблю тебя, Веста. Я твой.

— И я твоя. Я твоя черная птица.

— Да. Ты моя птица. Моя бесстрашная черная птица.

Кажется, никогда мы не были так близки, но пропасть между нами не исчезла, она лишь затянулась на время, до утра…

Утро прошло за сборами. Леонард был готов унести почти всё, и Веторио с трудом ему объяснил, что там это работать не будет. Конрад взял только оружие, фонари и пару банок пива. Мне больше всего нравились альбомы с фотографиями, и я не поленилась засунуть их в свой мешок.

Мы стояли внизу в холле, мешки были уже завязаны и пояса затянуты, осталось только вспомнить кое-какие мелочи и присесть на дорожку. То, что случилось потом, меня не удивило и не ошеломило. Мне кажется, я давно была готова к чему-то в этом роде.

Вошли эти люди. Двое. Они были без оружия и не требовали, а просили.

— Нас осталось семеро, среди нас двое детей, — говорил один из них, молодой, но с седыми висками, — мы хотим вернуться назад в свое время. Мы сделали капсулу, но она на ручном управлении, а ни один человек не выдержит перегрузок в рубке. Люди должны находиться в амортизаторах, только тогда они останутся живы. Нам нужен фанторг, — закончил он.

Повисла долгая пауза.

— Мы не можем отдать наших фанторгов, — сказал Конрад, — если хотите, идемте с нами, я устрою вас в замке. У нас тоже люди живут.

— Среди нас есть больные и даже калеки после катастрофы. Нам нужна наша медицина.

— Как хотите, — вздохнул Конрад.

Тогда Веторио подошел к ним и сказал спокойно:

— Я фанторг. Идемте.

Они посмотрели на него удивленно.

— Ты фанторг?

Как будто что-то изменилось в нем со вчерашнего дня: его перестали узнавать!

— Конечно, — он зачем-то завернул рукав и показал им что-то на локте, это их убедило.

— Всё правильно, — подумала я холодея, — чудо не бывает долговечным, он уйдет, а я останусь, вот и всё.

Конрад взял Веторио за плечо.

— Ты никуда не пойдешь, — властно сказал он, — я не отпускаю тебя! Ты же больше не вернешься!

Веторио обернулся и посмотрел на него с удивлением, как на наивное дитя.

— При чем тут я? Это же люди.

— Они тебе больше не хозяева, — Конрад метнул на пришельцев презрительный взгляд, — их приказы тебя не касаются.

— С чего ты взял, — усмехнулся Веторио, — что я подчиняюсь приказам? Я сам знаю, что мне делать и зачем.

Потом он обернулся к этим людям и сказал, что догонит их. Они дошли до двери, чтобы не мешать нам, но там остановились, тревожно поглядывая в нашу сторону.

— Они уведут тебя в рабство, — сказала я с тоской, я знала, что остановить его нельзя.

— У тебя есть свой долг, — отвечал он спокойно, — а у меня свой, кто-кто, а уж ты должна это понимать.

— Я понимаю… но неужели нет другого выхода?!

— Нет. Потому я и согласился.

— А как же любовь? — спросила я отчаянно.

— Любовь? — на секунду тень омрачила его чело, — что ж, пойдем со мной.

— Куда же я денусь от своего утеса! — взмолилась я, — ты же сам знаешь!

— Вот видишь…

Свет у меня перед глазами померк. Я стояла на ватных ногах и тупо смотрела в пол. Веторио простился с нами быстро и просто, словно уходил на пару дней по делам.

— Может, я пойду? — спросила Лаиса.

— Нет, — он покачал головой, — я все-таки мужского рода.

— Ты вернешься? — спросил этот наивный Леонард, он и сейчас, кажется, не понимал до конца, что происходит.

— Нет, — сказала ему Лаиса, — он не вернется, никто не будет гонять капсулу через пятнадцать веков ради одного фанторга.

— Тогда какого черта он туда прется?!

Конрад взял Веторио за плечи.

— Они не стоят такой жертвы, Тори!

— О чем ты? Они люди, а я только фанторг.

— Неправда. Не только! Это ты человек будущего, а не они. Они ничем не лучше нас. Та же зависть, та же злоба, та же гордыня, тот же бесконечный эгоизм… А если так, то зачем тогда всё?

— Это слова, — усмехнулся Веторио, — говорить можно всё что угодно… а от меня требуется поступок. И я его совершу, кто бы я ни был: бог или идеальный слуга. Прощай.

Те двое ждали его у дверей. Он направился к ним, потом обернулся и помахал нам обеими руками как победитель. Я, было, рванулась следом, но Конрад удержал меня. Он был прав, нам не было нужды прощаться, мы и так прощались всю ночь.

32

Мы никуда не пошли. Мешки наши так и лежали в холле, а сами мы разбрелись по гостинице, кто куда. Я слонялась по этажам, я заглядывала во все окна, я заходила во все номера, я не знала, куда мне себя деть. О болоте мне не хотелось даже думать, там будет всё то же самое, только без Веторио. И в замке будет всё то же самое, только без него! Я поняла, что никогда не вернусь в замок.

В одном из номеров, на последнем, кажется, пятьдесят пятом этаже, я лежала на широкой кровати, свернувшись калачиком, как побитая собака, когда земля содрогнулась, и за окном полыхнула малиновая вспышка. Это произошло. Река времени забрала его к себе.

— Ну что ж, пусть теперь заберет и меня, — подумала я.

Злости и негодования во мне не было. Веторио призывал к смирению, к какому-то непостижимому самоотречению. Я смирилась. Мне просто было больно и хотелось как заблудшему волчонку уткнуться мокрым носом мамочке в живот.

И когда с темнотой боль моя стала совсем невыносимой, я вдруг поняла, куда мне надо, и что меня спасет. Утес! Мой проклятый утес, который я ненавидела, и которому служила всю свою жизнь, преданней, чем любой пес своему хозяину.

Вот когда я поняла до конца Филиппа и Людвига-Леопольда! Я поняла, что заставляло их карабкаться туда, рискуя жизнью и сдирая до крови пальцы. Мы все только дети с мокрыми носами, и нам нужна мама, которая всё поймет и простит, и утешит, и согреет, и залижет наши раны, и успокоит любую боль.

Я понимала, что, скорее всего, это будет моим концом, но что толку было жить, обманывая природу, если ждать и надеяться было не на что. Меня уже ничто не могло остановить. Я скинула платье и подошла к окну.

"Не простилась", — подумала я, — "не простилась ни с кем, я могу их больше не увидеть никогда. Но нет, мне слишком плохо…"

В последний раз белый город раскинулся под моими крыльями, прекрасный, непостижимый и жуткий. Я быстро облетела его по кругу и направилась к утесу.

На приступке у кривой сосны мне пришлось обрести человеческий вид. За расщелиной, как я и предполагала, начинался длинный коридор. Он манил так, что по нему хотелось бежать, не чуя ног. Я взволнованно сделала первый шаг и замерла как вкопанная.