Тимур Туров - Рыцарь золотой розы

Он поставил Олега в центре звезды, свободном от символов, и чиркнул спичкой. Из курильницы повалил дым, серый, горько-сладкий и невероятно едкий. Едва вдохнув его, Олег принялся чихать, из глаз его потекли слезы, а из носа – сопли, и еще почему-то заложило уши.

Как во время взлета или посадки самолета.

– Терпи, – назидательно сказал Аристарх Сергеевич. – Сколько лет грязь копил? Хотя бы часть ее удалим, потом сам спасибо скажешь.

Пока Олег благодарить не собирался, и в первую очередь из-за того, что не мог нормально говорить. Чих сменялся кашлем, тот рвал горло точно когтями, а в легких неприятно жгло.

Закончилось все неожиданно – дым перестал раздражать, и запах его сделался приятным.

– Так гораздо лучше, – произнес Аристарх Сергеевич. – Отдыхай пока.

Он унес курильницу на кухню, и дым начал потихоньку рассеиваться. Олег, стараясь не наступать на линии рисунка, прошел к дивану и сел. Едва взял в руки «Сотворение Пелены», как раздался звонок в дверь. Отставной капитан торопливо проследовал в прихожую, а вышел оттуда вместе с Антоном Григорьевичем.

Тот выглядел так же, как и в «Снежинке», – рубаха с грязным воротом, поношенные брюки, криво сидящие очки. На плече у него висела черная кожаная сумка с разошедшейся «молнией».

– Твою квартиру ограбили, – сказал Антон Григорьевич вместо приветствия. – Сегодня ночью.

– Как? – Олег похолодел, кулаки сжались сами. – Кто это сделал? Что взяли?

– Не ценное, личное.

– Предметы, тесно связанные с тобой, – пояснил Аристарх Сергеевич. – Это означает, что кто-то хочет повредить тебе с их помощью. Способов энвольтации на смерть много, но какой бы ни использовался, нужен «посредник» – нечто, принадлежащее тому, кого собираются убивать. Кровь, слюна, сперма, ну, или вещь, которой ты пользовался многие годы.

– И у них это получится? – Страха Олег не ощущал, только гнев на подонков, осмелившихся влезть к нему в квартиру.

Что, если они унесли фотографию Андрюшки и решат шантажировать отца тем, что похитят сына? От ярости на мгновение потемнело перед глазами, захотелось вскочить с дивана, и немедленно…

– Вряд ли, – сказал Аристарх Сергеевич. – Твое тело Силы уже «привязано» к источнику «Золотой розы». Кроме того, оно очищено. Ну и мы сейчас поставим тебе защиту. Да, Григорьич?

– Да.

Под ледяным взглядом Антона Григорьевича Олег успокоился, даже стыдно стало за вспышку эмоций. Что он сможет сделать, не зная, кто обокрал квартиру? Куда разумнее смирить чувства и помочь более опытным магам вытащить информацию из его ауры.

– Я вижу, он готов.

Произнеся эту невероятно длинную для себя фразу, маг второго ряда открыл сумку и принялся выкладывать на пол разные предметы: сверток коричневой бумаги, в какой во времена СССР фасовали колбасу в магазинах, пучок церковных свечей, три зеленовато-желтых камушка, горшочек, закрытый куском ткани, и напоследок – два вороньих пера, иссиня-черных и пушистых.

Олег посмотрел на этот набор удивленно, Аристарх Сергеевич – с пониманием.

А Антон Григорьевич расставил свечи по концам лучей вписанной в круг звезды. Перья положил внутрь, в самый центр рисунка, камушки поместил между чертежом и диваном и скомандовал:

– Начинаем.

– Встань туда же, – попросил Аристарх Сергеевич, и Олег вернулся на прежнее место. – Сначала защита, а потом мы займемся твоей памятью. Ты не передумал? Помнишь, что это опасно?

– Помню. Не передумал.

Два мага одновременно вскинули руки и принялись ходить туда-сюда вдоль границы магического рисунка. Олег почувствовал легкое прикосновение – словно ресница упала на щеку, снежинка коснулась уха, пылинка щекотнула тыльную сторону кисти. Перед глазами все поплыло, он увидел колышущуюся сеть из серебристо-голубых линий.

Видение растаяло, касания прекратились, и Антон Григорьевич с Аристархом Сергеевичем опустили руки.

– Вот и готово, – сказал отставной капитан с довольной улыбкой. – От прямой угрозы это тебя защитит, отразит первый удар, а затем придумаем что-нибудь посущественнее.

Он опустился на колени и стал с помощью спичек поджигать расставленные по полу свечки. А маг второго ряда, выглядевший как школьный учитель, снял ткань с горлышка горшочка и сунул внутрь руки. Когда вытащил, они по запястья были покрыты черной густой жидкостью.

Зашуршала коричневая бумага, и Антон Григорьевич взял до сих пор прятавшийся в ней кусок пластилина буровато-зеленого цвета. Такой получается, если слепить в один бруски из детского набора.

– Готово. – Аристарх Сергеевич поднялся и отряхнул коленки. – Я буду его подстраховывать, а ты начинай. Олег, лучше тебе закрыть глаза и приготовиться терпеть. Это может быть больно.

Антон Григорьевич что-то замычал себе под нос и, судя по шороху, принялся ходить вокруг чертежа. Стукнула дверь – похоже, из маленькой комнаты выбрался проснувшийся Андрей.

Ну а потом Олегу стало не до того, чтобы вслушиваться, – он словно взорвался, превратился в поток разноцветных пузырей, и внутри каждого было воспоминание – недавнее или детское, яркое или тусклое. Момент испуга быстро прошел, и дальше он мог только наблюдать, плыть по течению, заглядывая то в один, то в другой.

Вот он еще на старой квартире, смотрит, как пляшут в луче света пылинки…

Вот они справляют Новый год в Афгане, и вместо елки – кривая арча, украшенная фольгой, лампочками и пластмассовыми фигурками, сделанными из капельниц…

Одна из тренировок – с покрышками-утяжелителями, и он тащит эту покрышку по манежу, вспотевший и злой…

Похороны отца…

Какая-то встреча в офисе – улыбки, кофе в чашках из парадного сервиза, шуршание свежераспечатанных документов, небрежно извлеченный из нагрудного кармана пиджака дорогущий «Паркер»…

Сын, совсем крохотный, радостно агукающий в колыбели…

Воспоминания переплетались и смешивались, куски из одних временных пластов попадали в другие. Вот дом на улице Бринского, где Олег провел большую часть жизни, а вокруг волнистая серая равнина и деревья без листьев, корявые, изогнутые, расщепленные ударами взрывов – афганский пейзаж. Вот белая игрушечная «Чайка», что была у него в детстве и казалась сокровищем, стоит на столе в рабочем кабинете. Жена смеется, а вокруг нее – парни из роты, у одного на груди, на вылинявшей гимнастерке, – дыра, и из нее сочится кровь…

В какой-то момент Олег ощутил, что тонет, растворяется в этих образах, что они разрывают его на части. Он начал бороться, пытаться собрать себя воедино, нанизать воспоминания на ось своего «я», и на какое-то время это удалось. Даже смог вынырнуть из потока, увидеть комнату, обеспокоенное лицо Аристарха Сергеевича и сосредоточенно-недовольное – Антона Григорьевича.