Елена Хаецкая - За Синей рекой

– Красивые места тут у вас, – сказал он. – И село стоит замечательно.

Местные жители начали переглядываться. Из толпы выдвинулся человек почтенного возраста. Он был одет, как и все, в домотканую одежду, но, в отличие от остальных, вместо пояса носил широкий узорчатый шарф.

– Я – Николаус Цоссен, – важно объявил он. – Мои владения находятся неподалеку отсюда. – Он показал на небольшой дом, пестро разрисованный хищными птицами. – Я старейшина этого прекрасного поселения. У меня есть к вам вопросы, а у вас должны найтись для меня ответы.

Сопровождаемые толпой местных жителей, путешественники направились к дому старейшины. Они проходили мимо простых крестьянских изб и дивились рисункам на стенах. Тут были и волчьи головы, и рука, сжимающая саблю, и дерущиеся медведи, и олени в прыжке, и вздыбленные единороги… Из каждого окна на проходящих глазели женщины и дети.

Марион улучила момент и шепнула Людвигу:

– Что это за поселок? Странные здесь все какие-то…

– Понятия не имею, – ответил Людвиг, также шепотом. – В мое время его не было.

Дом старейшины оказался таким маленьким, что все девять путников поместились там с трудом. Другие жители оставались в саду или возле калитки и не расходились. Наиболее уважаемые заняли место под раскрытым окном, чтобы подслушивать без помех. Количество зевак все возрастало. «Плохо дело, – щурясь, думал пан Борживой. – Если что, так, пожалуй, будет и не пробиться».

Девица Гиацинта чувствовала на себе неодобрительные взгляды и высокомерно задирала нос. Знали бы эти благополучные люди, сколько страданий ей довелось вынести!..

Вольфрам Кандела был недоволен тем, что главенствующую роль в переговорах взял на себя брат Дубрава. Судебный исполнитель опасался, что этот блаженненький все испортит.

Внутри дом старейшины был также разрисован. На стенах были изображены роскошные сосуды на полках, оружие, красивые драпировки и даже книги. Реальных вещей имелось совсем немного, из мебели – только стол и лавка, из посуды – несколько горшков и кувшинов. Прочий скарб прятался, очевидно, в старом сундуке.

– Мы гостей здесь отроду не видали и никого не звали и не ждали, – начал старейшина. – И теперь хотели бы знать, с чем вы пожаловали.

Брат Дубрава отвечал просто и без смущения:

– А мы и не к вам вовсе, о вас не слыхивали и задерживаться здесь не собираемся. Нам бы через Зеленую реку переправиться.

Этот бесхитростный ответ возымел почти магическое действие. Старейшина вдруг рассмеялся и сделался на удивление любезным.

– Ну, коли так, то и мы вас задерживать не будем. Переночуйте здесь, а утром, со свежими силами, – в путь.

Тут один из уважаемых людей заглянул в окошко и крикнул:

– Мы и угостить их может, а они пусть расскажут, откуда идут и каковы дела за реками.

Обрадованный известием о предстоящей трапезе, Гловач крикнул в ответ:

– Мы не то что рассказать, мы и спеть можем!

В саду начали устанавливать столы и скамьи. Набежали женщины; стреляя любопытными глазами, принялись таскать горшки со снедью.

Угощение было сытное, хотя и не разнообразное. Разговор за столом поначалу не клеился. Хозяева были заняты тем, что рассматривали гостей. Особенно таращились на Гиацинту.

Допив из большой глиняной кружки бодрящий напиток местного производства, пан Борживой утер усы и громко, с явной печалью, сказал:

– А в Сливицах нынче яблочный сидр варят куда как получше здешнего.

– Это как же это будет «получше»? – осведомился старейшина.

– Да вот так и получше. В Сливицах и сидр лучше, и похлебка жирнее…

– И небо над Сливицами голубее, – ядовито добавил Кандела.

– Может, и голубее, – стоял на своем Борживой. – Не тебе, сморчку, судить. Нет, – продолжал он, – Сливицы – лучшее место на земле. А в какао там бросают кусочек масла, чтоб нажористей было. А сабли, медные кувшины, бархатные занавеси – все там настоящее, а не нарисованное.

Старейшина с оскорбленным видом насупился, после чего сухо осведомился:

– Ну, и где эти ваши хваленые Сливицы находятся?

– Близ города Кейзенбруннера, – ответил Борживой и подкрутил усы.

– Ух ты, город, – заметил один из местных. – Стало быть, вы тут горожане?

После утвердительного ответа вопросы посыпались градом.

– А что, правда, там все дома каменные?

– Верно ли говорят, что посреди города большое пшеничное поле, а вокруг – улицы?

– Действительно ли горожане в старости становятся совсем плоскими от частого протискивания, а некоторые и вовсе стираются?

– Как насчет того, что горожанки варят кашу из пыли и толченых камней?

– Верно ли, что из-за разлива помоев приходится ходить на ходулях?

Большинство предположений вызвало возмущенное опровержение, преимущественно со стороны Марион, Канделы и Штрандена. Зимородок безучастно ел, мало интересуясь спором. Мэгг Морриган благоразумно помалкивала. Гиацинта была рада, что на нее перестали обращать внимание. Гловач, жуя, настраивал лютню.

– Когда ихний совет направляется в ратушу молоть языками, – сказал Борживой, мстительно поглядывая на Канделу, – тут-то и начинается самый разлив помоев.

– Города хороши тем, что в них созданы условия для изготовления и хранения книг, – объяснил Штранден. – Поэтому я жил преимущественно в городах. Но вместе с тем, города – это скопление несчастий и пороков. Поэтому я и ушел из города.

– У нас очень хорошо умеют готовить, – запальчиво объявила Марион. – И никакие не камни и не пыль, кстати. А самые свежие продукты. Их покупают на ярмарке.

Один из местных жителей поглядел на Марион в упор насмешливо прищуренными глазами:

– Ух ты, какая бойкая стрекоза! А откуда на этой ярмарке берутся продукты?

– Их туда привозят! – сказал Марион.

– Приво-озят?.. Смотри ты! А кто?

– Кто выращивает.

– Вот делать им нечего! – крикнул ее собеседник, и все расхохотались.

– А печку вы как топите?

– А у нас нету печек, – пояснила Марион. – В первом этаже, где кухня, – там очаг, а второй обогревается жаровнями.

– А спите вы на чем, если печки нет?

– Они на лавках спят! – выкрикнул кто-то. – Плоским на лавке-то сподручнее!

– Между прочим, на кроватях, – сказала Марион.

– Во сочиняет! – восхитился пожилой мужчина с бородой и обратился прямо к Марион: – У меня дочка твоя однолетка. Вздумала бы она так брехать, я бы ее… – И не договорив, обрушил на стол широкую ладонь.

Марион надула губы, готовясь заплакать. Пан Борживой прицельно сощурился. Гловач тихонько убрал лютню. Даже хладнокровный Зимородок отложил в сторону обглоданную кость и проявил первые признаки интереса к разговору.