Мария Захарова - Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

Свободная рука мужчины потянулась к груди, чтобы коснуться скрытого под одеждой медальона. Он всегда был с ним, с тех самых пор, как Риан, не приняв отказа или не поверив в него, швырнул эту вещицу к ногам мужчины, сказав: "Я буду ждать тебя". Тогда Окаэнтар поднял его и сохранил, чтобы передать Риане (хоть и не сделал этого впоследствии), но сейчас, осознав возможности и власть, радовался, что его встреча с Нерожденной не состоялась, когда он столь сильно к ней стремился.

Окаэнтар часто вспоминал, а с тех пор, как Риана начала слабеть, слишком часто, о предложении ее брата, которое имел глупость когда-то отвергнуть. Теперь он считал, что нужно было встать на сторону сильнейшего еще тогда, но он оказался недальновиден, за что сейчас винил себя. Слепая преданность не принесла ему ничего, кроме долгих лет жалкого существования в мире, который в ближайшем времени грозил исчезнуть совсем и забрать его с собой. Мужчина не мог этого допустить, не хотел становиться ничем, пустотой, у которой нет шансов вновь обрести форму или хоть какое-то подобие жизни. Такая участь не для него.

Ладонь Окаэнтара коснулась груди, до боли впечатывая в кожу уже не отвергаемый подарок Нерожденного. Это украшение было его пропуском в нормальную жизнь — ту, что на другом конце запечатанной пока тропы. Ему всего лишь нужно выбраться, и медальон приведет его к Риану, который сможет, как когда-то и обещал, разорвать зависимость Окаэнтара от своей сестры, и тогда мужчина избавится, наконец, от бесконечного прозябания, в которое превратилась жизнь тресаиров после перехода.

Он собирался этого добиться для себя, а остальное не имело значения. Ничто не имело значения.

— Смотрите за ним, за каждым шагом, — сказал мужчина, взглянув на своих сторонников. — Я хочу узнать о нем все — все, что сможете добыть.

Это был самый длинный год в жизни вейнгара, словно боги договорились меж собой растянуть его до бесконечности, погрузив мир в вечную ночь, где рассвет никогда не подоспеет на смену давно пришедшему закату. И каждый миг, каждое мгновенье вечности, что Кэмарн провел в этой непроглядной тьме, были посвящены думам о младшей дочери — его маленькой, но такой храброй Лурасе.

Собственная вина — что, не споря, согласился принять ее жертву — и не иссякающее, всеобъемлющее беспокойство не отпускали мужчину ни на секунду, сжимая сердце жесткими оковами непреодолимой печали и бередя душу. Кэмарн страшился, что даже когда подойдет время, о чем он непрестанно напоминал себе, тьма не рассеется, а все также будет окружать его удушающим туманом, наполненным повергающими в ужас видениями пыток ни в чем неповинных людей и оглушительными криками мучеников, пронизанными, обращенной к богам, мольбой о помощи, так как простой смертный уже не в силах освободить их.

Во всей этой мешанине чувств и эмоций, терзающих вейнгара, только одно оставалось незыблемым — слова шисгарского карателя "ты отдашь нам одну из них на год", в которые Кэмарн, несмотря ни на что, продолжал верить, как в самого себя.

Они были его единственным оплотом, сердцевиной удерживающей веры в то, что он сможет еще раз увидеть любимое дитя, прижать ее к груди и сказать, сколь сильно дорожит ею.

Отложив в сторону недавно законченный фолиант хроники, что летописцы принесли ему, правитель Тэлы подошел к окну, чтобы почерпнуть немного спокойствия у искрящейся в свете закатного солнца глади Дивейского моря. На протяжении всего последнего года мужчина часто стоял вот так, замерев и смотря перед собой, вглядываясь во что-то понятное только ему.

В такие моменты даже Сарин — верный друг — не тревожил его, предпочитая бесшумно покинуть покои вейнгара, если вдруг нахлынувшая тоска опускалась на плечи Кэмарна в его присутствии. Мужчина видел беспрестанные терзания своего господина, сопереживал им, но, в тоже время, понимал, что помочь здесь не в силах. Лишь одно могло вернуть свет от улыбки в глаза тэланского правителя — возвращение той, что отдала себя на откуп за остальных.

Сарин, знающий с кем Лураса покинула Антэлу год назад, старался не думать о том, что улыбчивой девочки, которая частенько посмеивалась над ним, уже нет в мире сменяющих друг друга светил. Что Гардэрн и Траисара теперь не освещают ее путь, а давно проводили в недоступный их взору подземный мир Аргерда, где холодные воды Урунаи проносят печальную душу меж пылающих костров Аруги и устремляются к месту последнего пристанища всех покинувших наземный мир живых — к вечно цветущим холмам Инаирга.

Наблюдая, как солнечный диск медленно клонится к горизонту, Кэмарн мысленно поторапливал его, с нетерпением ожидая наступления ненавистной им и столь же сильно ожидаемой темноты.

Месяц белого флага уже почти подошел к концу, лишь день и две ночи остались до его завершения, и вейнгар, неизменно, с момента его наступления, проводивший темное время суток у дворцовых ворот, мечтал поскорее заступить на ночное дежурство, приближающее миг возвращения дочери в его объятья.

"Сегодня, сегодня я увижу ее, — убеждал себя мужчина, прогоняя прочь сомнения и страхи. — Сегодня Раса вернется домой".

Это была его ежевечерняя молитва. Его заклятие, посылаемое богам, отчаянное требование оправдать его веру в них.

Когда от палящего диска Гардэрна осталось лишь марево над линией горизонта, в дверь покоев вейнгара постучали.

— Войдите, — отозвался Кэмарн и, покинув свой пост у окна, взял в руки массивный фолиант, чтобы по дороге к воротам вернуть книгу в замковую библиотеку под бдительный и бережный присмотр хранителей.

Он не хотел читать ее, не желал заново проходить по дням своей юности и пересматривать уже совершенные поступки. Во второй раз пережить бойню в Трисшунских горах было выше его сил. Столкнувшись с невидимой и непонятной силой, что поразила тэланских солдат, одного за другим лишая жизни без видимых на то причин, вейнгар не хотел воскрешать подробности давно минувших дней, и так являющихся ему в ночных кошмарах, предпочитая оставить осуждение или одобрение собственных поступков далеким потомкам, которые лишенным эмоций взглядом смогут оценить их с позиции непредвзятости.

— Вам надо поесть, господин.

Тихий голос Сарина и звук его шагов, отвлекли Кэмарна от печальных мыслей. Казалось, верный слуга и преданный друг — примерил на себя одежды радетельной кормилицы, ежедневно присматривая за своим господином, забывающим за душевными терзаниями принять пищу или переодеться.

— Сарин, — укорил вошедшего Кэмарн. — Я же говорил…

— Знаю, но я все же привык, — отозвался мужчина, поставив поднос на стол.