Вера Камша - Кровь Заката
Анастазия всхлипнула и прошептала:
– Стань моим богом!
2862 год от В.И.
Вечер 29-го дня месяца Медведя.
Северная Тагэре
Проехать здесь было нельзя, слишком низко свисали ветви, слишком густо переплелись стелющиеся понизу побеги ежевики и ядовитых ползунов, не позволяя всадникам покидать немногочисленные тропы. Даже пешеход в высоких, по бедра, воловьих сапогах и тот проклял бы все на свете, пробираясь через Живучку, как называли это место местные. Здесь ходили и ездили только по дорогам, где по весне, дабы обуздать растительное буйство, местные жители гоняли туда-сюда коров и быков, чтобы тяжелые копыта повыбили дурь из молоденьких побегов. Без этого живая колючая паутина быстро залатала бы прорехи в зарослях, и немногочисленные села до зимы оказались бы в зеленой осаде, которая в месяце Волка сменилась бы белой. Да, проехать здесь можно было лишь торными тропами, но двое всадников легко пробирались сквозь чащу, причем сами ветви, казалось, расступались перед головами изящных, не чета рыцарским боевым битюгам, коней. На наездниках были темно-зеленые плащи с капюшонами, полностью скрывавшие фигуры и лица. Ехали они молча, иногда останавливаясь и прислушиваясь. Было тихо, если не считать гудения комаров, к слову сказать, не покушавшихся на странных наездников, и щебета лесных пичуг. Однако путники, похоже, обладали рысьим слухом.
Тот, что ехал первым, внезапно придержал коня. Второй, в точности как отражение в зеркале, повторил его движение. Замерев среди зарослей, они словно бы исчезли, растворившись в пронизанной солнцем зелени.
Первый вопросительно повернулся ко второму, и тот кивнул. Спешившись и более не заботясь о лошадях, немедленно потянувшихся к спускавшимся чуть ли не до земли ветвям, двое тенью скользнули между березами. Они знали, кого ищут. Те тоже пробирались достаточно тихо, но нет-нет да наступали на высохшие ветви, да и раздвигать колючие, переплетенные ползунами кусты было делом непростым, не оставить здесь следов было невозможно. Было их одиннадцать человек, все высокие, плечистые, в суконных кожаных куртках и таких же шляпах, а лица до половины были прикрыты черными шелковыми платками. Они пробирались вдоль тропы так, чтобы оставленный след был с нее незаметен. Старший, чью куртку украшала богатая, хоть и потрепанная перевязь, наконец кивнул, указав на место, где тропа делала крутой поворот, обходя чудовищного вида огромный дуб, и шла под уклон к ручейку с топкими берегами, вдоль которых вдохновенно цвели золотые калужницы.
Что-то шепотом приказав спутникам, главарь змеиным движением проскользнул под спутанными ветками и, выбравшись на тропу, начал прилаживать самострел. Работа близилась к концу, когда в горло человека с перевязью впилась белооперенная стрела и он, даже не вскрикнув, опрокинулся на спину. Его товарищи заметались, лихорадочно озираясь. Кто-то бросился на землю, двое к вожаку, а остальные – в лес. Не повезло никому. Выскочившие на тропинку упали, пронзенные стрелами, оставшиеся в лесу захрипели, обвитые ожившими ползунами, которые проявили проворство хаонгских удавов. Вскоре все было кончено. Ползуны-убийцы так и не разжали объятий, напротив, они затянули свои жертвы во влажную лесную почву, словно в насмешку тут же выпустившую стрельчатые побеги редкого в этих краях могильника. Двое вышли из-под прикрытия кустов и, подойдя к лежащим на тропинке, равнодушно выдернули стрелы, а затем, подняв убитых за ноги и за руки, легко спустили на болотистый бережок, где их постигла та же участь, что и их товарищей, с той лишь разницей, что вместо не растущего совсем уж в болоте могильника над убитыми поднялись бело-зеленые лапчатые листья лягушатника.
Первый из путников вздохнул, как человек, хорошо и быстро выполнивший нужную, хоть и не самую приятную работу, откинул капюшон, и пробившийся сквозь густую листву луч блеснул на золотых волосах. Золотоволосый улыбнулся светло и радостно, словно не отправил только что к праотцам несколько человек, потом встал на колени и что-то сделал с прилаженным самострелом, причем на изумительно красивом лице скользнула плутовская улыбка, от чего оно стало еще красивее. Его товарищ, так и не снявший капюшона, легонько коснулся плеча приятеля и кивнул в сторону ручья. Первый улыбнулся еще раз, и оба растворились в лесу. Не прошло и четверти оры, как на берегу появились всадники. Эти ехали по тропинке не таясь. Впереди на высоком сером в яблоках иноходце сидел светловолосый нобиль, отдаленно напоминавший первого из лесных путников, но черты его были резче, а плечи шире, да и был он явно старше, хотя вряд ли миновал возраст, когда мужчину называют молодым. Идущим рядом гнедым управлял юноша с дерзкими темными глазами и стриженными в кружок каштановыми волосами, чем-то напоминающий горного медведя. Сзади виднелись пара десятков воинов в синих с серебром туниках, надетых поверх легких доспехов.
Неожиданно серый иноходец налетел на какое-то препятствие, и тут же раздался свист арбалетного болта. Всадник успел поднять коня на дыбы, а затем послать его в сторону, в заросли, заодно схватив за узду коня своего товарища. Воины торопливо выхватили оружие, но просвистевшая стрела оказалась первой и последней. Нобиль, остановив властным жестом темноволосого, склонился над тропинкой.
– Ага, есть, – он, не обращая внимания на возмущение своих людей, нырнул в чащу, – не рассчитали немного, иначе или ты, или я ночи точно бы не увидел.
– Лумэны! – Юноша произнес это имя, как выплюнул. – Убийцы заугольные…
– Не докажешь, – откликнулся золотоволосый, – Проклятый, по своей земле теперь придется в кольчуге ездить…
– Ты давно уже грозишься это делать, – отозвался «медведь».
– Тяжело же, – засмеялся его товарищ, – лето идет, жарко… а потом, сдается мне, так просто я не помру…
Дальше лесные гости слушать не стали. Первый вскинул руку в странном жесте, то ли прощальном, то ли благословляющем, и повернул к оставленным лошадям. Его молчаливый спутник тронулся следом.
2862 год от В.И.
Вечер 9-го дня месяца Влюбленных.
Арция. Мунт
Жан Фарбье сидел, уставившись на разостланную на столе роскошную атэвскую шаль цвета слоновой кости с разложенными на ней одиннадцатью кинжалами и потрепанной, хоть и дорогой перевязью. Там же лежало несколько побегов могильника и сидела, подрагивая горлом, живая жаба. Последнее обстоятельство повергло временщика в полный шок, хотя в сравнении с неоспоримым доказательством гибели Бонифация и его людей это было ерундой. Итак, покушение сорвалось, Бонифаций или погиб, или, что было бы еще хуже, оказался в лапах у Тагэре, который, прислав этот подарок, без сомнения, дает понять, что знает все. И не только о неудавшемся покушении. Да, пожалуй, все погибли, потому-то тут и могильник, а жаба… Жаба, похоже, напоминание о… любимой присказке барона Обена: «Как жаба ни старайся, дальше лошади не прыгнет». Да, красавчик Шарло всегда любил пошутить. Неужели на него нет никакой управы?! Ни магия, ни мечи, ни стрелы с хаонгским ядом. Все нипочем… А может, пусть его! Сидит в своем Тагэре, гоняет эскотских разбойничков, и ладно. На корону он, вроде, не заглядывается… Скоро родится, скажем так, наследник Пьера, и Шарло перестанет быть опасен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});