Дмитрий Казаков - Логово тьмы

– Идите, – неожиданно твердо произнес Бенеш. – Мы уж как-нибудь не пропадем, да.

Старый гоблин просто кивнул.

Саттия и Олен слезли с остановившейся телеги, прихватили свои вещи и зашагали в ту сторону, где между палатками исчез тар-Синаэс.

– Куда? – у первого же шатра их остановил сурового вида часовой в плоском шлеме и с коротким мечом у пояса. Его напарник красноречивым жестом положил ладонь на эфес оружия.

– Сенешаль нос эспера, – гордо ответила девушка.

– Си?[29] – на лице часового отразилось сомнение, он покачал головой, но все же отступил в сторону.

На второй пост наткнулись у самого большого шатра, бело-синего, точно небо, усеянное кучевыми облаками. Но тут стояли воины, которые были вместе с тар-Синаэсом у каравана, поэтому они пропустили Саттию и Олена без разговоров. Один из сельтаро поднял полог, и они вступили внутрь шатра.

– А, это вы… – успевший снять доспех тар-Синаэс поднял голову от листов пергамента, блеснули золоченые пуговицы на черном флотере, сверкнула висевшая на цепочке медаль из драгоценного металла. – Заходите, садитесь и ждите. Сейчас я отдам необходимые распоряжения.

Шатер сенешаля не поражал роскошью. Раскладная койка из парусины, разборный столик и несколько стульев – вот и вся обстановка. На столике горела свеча, в углах царил полумрак. Детали доспеха были разложены на ковре, рядом сидел эльф-юноша, должно быть оруженосец, и задумчиво полировал шлем тряпочкой.

Тар-Синаэс бросил отрывистую команду, оруженосец аккуратно положил шлем и ушел. Вернулся быстро, а вместе с ним в шатер вошел сельтаро, низкорослый для своего народа и с черным провалом на месте одного из глаз.

– Лианнот, эти двое вступают в твою сотню, – проговорил сенешаль на человеческом языке. – Мужчина – таристер, девушка – лучница. Все понял?

– Да, – ответил одноглазый и смерил Олена взглядом: – Пошли за мной. Можете называть – сотник.

Наречие людей он знал куда хуже командира.

– Идите, – кивнул тар-Синаэс. – Надеюсь, что завтра вы покроете себя славой во имя тар-Ахтиона.

Олен и Саттия переглянулись и пошли за Лианнотом. Тот привел их к одной из больших палаток, что стояли у берега ручья.

– Жить будете тут, – сказал он. – Отхожее место там, – сотник указал в глубь лагеря. – Ужин уже был, завтрак – завтра. Оружие и конь тоже завтра. Битва – завтра. Ходить никуда не пробуйте – часовые подстрелят.

Сотник понимал, что завербованные против их воли воины могут попытаться дезертировать.

– Ладно, не будем, – пробормотала Саттия и первой вошла в палатку. Олен последовал за ней.

Внутри оказалось довольно тесно, в углах громоздились вещи: мешки, седла, свернутые подпруги. Четверо эльфов, что сидели на разложенных одеялах и о чем-то беседовали, дружно повернули головы. Восемь глаз уставились на вошедших.

– Буэнос ночес. – Саттия чуть заметно наклонила голову и торопливо начала что-то рассказывать.

Ее слушали молча, во взглядах сельтаро читалось недоумение.

Стоило девушке замолчать, заговорил старший из эльфов, с морщинистым лицом и очень светлыми, почти белыми глазами. Он произнес несколько фраз, и обитатели палатки вернулись к своему разговору.

– Нас приняли. – Саттия повернулась к Олену, криво улыбнулась и кивнула на свободное место у одной из стенок: – Устраиваемся там.

– Да, кто же мог знать, что вот так попадем из огня да в полымя, в самое горнило войны? – Рендалл снял мешок, вытащил из него одеяло, отцепил от пояса ножны. – А завтра битва. Честно говоря, мне немного боязно…

– Тебе? – Саттия откинула со лба непослушную прядь. – Ты ведь должен помнить сотни, даже тысячи сражений и схваток?

– Я и помню. – Олен сел на одеяло, покосился на эльфов, но те казались поглощенными беседой. – Но память предков, она… Она может дать тебе знания, но никогда не станет полностью твоей. То, что не прожито, остается чужим, пусть я смогу вспомнить детали сражения при Танзене или у Березового Холма.

– Я поняла. – Девушка вздохнула, принялась стаскивать сапоги. – Но надеюсь, что она тебе подскажет хотя бы, как держать копье. А теперь давай спать. Завтра, если верить нашему командиру, силы понадобятся.

Олен не заставил себя упрашивать. Он разулся и лег, завернувшись в одеяло. Немного погодя начали укладывать и эльфы. Один из них вышел, потом вернулся. Палатку охватила тишина, нарушаемая лишь негромким посапыванием. Рендалл послушал ее некоторое время, а потом уснул.

Подняли обитателей воинского лагеря на рассвете. У шатра сенешаля запели трубы, да так громко, что разбудили бы и мертвого.

– Вставай, соня, – пробурчала Саттия, толкая Олена в бок.

– Сейчас, – сказал он.

Пока зевал и одевался, девушка успела выскочить из палатки. Когда сам вышел наружу, обнаружил, что четвертьэльфийка разговаривает с одноглазым сотником. Олен подошел, открыл рот, но сказать ничего не успел.

– Молчи, человек, – одновременно произнесли девушка и Лианнот, повернув к нему головы, а сельтаро добавил:

– Жди у палатки. Скоро доставят снаряжение.

Рендалл заскрипел зубами и отошел. Спустился к ручью, чтобы умыться, а когда вернулся, то около палатки его ждал тощий юнец с могучим конем в поводу и длинным боевым копьем в руке, а также парочка гоблинов с большим ящиком.

– Ты – новый воин? – спросил юнец, презрительно глядя на человека индиговыми глазами сельтаро.

– Я.

– Тогда забирай. Он твой, – молодой эльф протянул повод. – Зовут – Флор. Доспехи в ящике. Надеюсь, что ты умеешь их носить. Копье тоже бери, с ним пойдешь в бой.

И юнец, повернувшись, зашагал прочь. Гоблины бухнули ящик о землю и затопали следом.

– Интересно, откуда у них лишние доспехи? – пробормотал Олен, оглядывая коня, мрачно косившегося на нового хозяина. – А ты ничего, здоровый. Мы с тобой неплохо повоюем, я думаю.

– Доспехи – из этого славного городка, который называется Ла-Малада. – Саттия подошла бесшумно. – Местный кастелян ужасно скуп и насобирал их целый подвал. А когда началась война, оказалось, что столько таристеров у герцога тар-Ахтиона в этих местах просто нет. Ты ведь не обижаешься на меня?

– А ты как думаешь? – Он похлопал коня по шее, погладил густую черную гриву.

– Обижаешься. – Девушка опустила голову. – Но пойми, для нас, эльфов, люди не могут быть ровней…

– Я понимаю, – обида и в самом деле была, но какая-то тусклая, не болезненная, будто не его отшили, точно надоедливого ребенка. Но при этом чувствовалось, что она не пройдет так легко, останется в сердце надолго.

– Ну, извини. – Саттия развела руками. – Эх, какого тебе дали конягу, знатного. А ну-ка, какой хороший мальчик… – заворковала она, и жеребец гордо вскинул голову, замахал хвостом. Олен подумал, что с лошадями уроженка Ланийской марки умеет обращаться много лучше, чем с роданами, и что неожиданное признание со стороны родичей ударило ей в голову посильнее крепкого вина.