Эдуард Веркин - Пчелиный волк

– При чем здесь пираньи?

– При том. А вдруг там, на Планете Х, москиты, термиты и другие сплошные крокодайлы?

Я представил, как Сирень падает в болото с пиявка… в реку с пираньями. И мне стало весело в третий раз за сегодняшний день.

– Ты хочешь сказать, что Сирень ни на что не годится? – разозлился Дрюпин. – Ты хочешь сказать, что тамошние москиты ею наедятся, а потом, значит, спустишься ты – весь такой чистенький?

– Ну почему ни на что не годится? – покачал головой я. – Судя по ее лицу, она оладьи неплохо должна жарить. Ленивые голубцы тоже, наверное…

– Да она в пять раз тебя умней! – завелся Дрюпин. – Она может…

– Я тебя что-то не очень понимаю, Дрюпинг. Если тебе твоя Софья Ковалевская так дорога, так пойди к Ван Холлу и предложи для сброса свою кандидатуру…

Дрюпин покраснел.

– Неужели уже ходил? – хмыкнул я.

Дрюпин не ответил.

– Какая жертвенность, – сказал я. – Дрюпин, ты вырос в моих глазах! В тебе, оказывается, глубины всякие скрыты. Да ты… Ты просто Данко какой-то!

Тут я вдруг понял, что надо этому бобику. Зачем он ко мне приперся. Однако… Все разворачивается просто как нельзя лучше!

– Ты явился, чтобы умолять меня… – сказал я.

– Чтобы просить, – перебил Дрюпин.

– Чтобы умолять, – уточнил я. – Просьбы тут мало, на просьбу я не поведусь. Так что, Дрюпин, умоляй. Желательно в униженной форме. Мне будет приятно. Давай так сделаем. Я сбегаю на кухню за фасолью, раскидаю ее по полу, вы с Сиренью начнете ползать и собирать ее! А я буду…

Дрюпин злобно прищурился. Как быстро все-таки в человеке технический гений уступает место заурядному дикарю! Умно это я подумал. Красиво. Так думают и говорят герои пьес Чехова. Любуюсь собой. Жалко, нет в человеке внутреннего зеркала, в котором можно видеть отражение собственного величия. А то бы я полюбовался собой на славу!

Вот как сейчас.

– Я не буду тебя умолять, – сказал Дрюпин. – Мне кажется, ты неумолим.

Хороший ответ.

– Просто я хочу, чтобы ты рассудил логически… – начал Дрюпин.

– Сейчас-сейчас рассужу, погоди секундочку. Значит, так. Если я не соглашусь на твои безумные требования, то ты…

– То я не поведу «Бурелом». Вот и все.

Какой непреклонец попался! Решил меня пошантажировать, дурилка. Ну-ну.

– Дрюпинг, – притворно удивился я. – Да ты просто стойкий оловянный солдатик какой-то! Ганс Христиан Андерсен в собственном соку!

– Я не поведу «Бурелом», – повторил Дрюпин. – И тогда следующего все равно пошлют тебя. Думай. У тебя почти нет времени.

Вот так, господа керлингисты. Посмотрите на меня и увидите неудачника. Все меня кидают, все меня шантажируют. Даже такая свинья, как Дрюпин, и то мне в харю исхитрился плюнуть.

Я загнан в угол. Бедный я.

Ну что ж, под давлением обстоятельств придется отступить. И уступить. Сделаю вид, что вынужден подчиниться.

– Сделай что-нибудь, а? – просительно промурлыкал Дрюпин.

– А пошел ты…

– Тогда от меня помощи не жди! – посуровел Дрюпин. – Я экранолет не поведу! Сдохнешь здесь! Все здесь сдохнем.

Не люблю влюбленных баранов. Ничего не видят. Ничего не понимают. С другой стороны – влюбленные бараны слепы, делают все, что мне надо.

– Сиди здесь, – сказал я Дрюпину. – И помни. Вы у меня в долгу! Я, может, из-за вашего счастья жизнью жертвую. Назовете в честь меня своего первенца…

– Как?

– Потом скажу. Сиди тут, не дергайся. Понял, Ромео?

– Понял…

Я достал с полки плеер. Приставил наушники. Play.

«Анаболик Бомберс», композиция 5, «Обедня в Катманду», лирическая баллада о геноциде буддийских монахов во времена правления Мао Цзэдуна.

Я вышел в коридор. Закрыл глаза, возбудил в себе злость усилием мощной воли. Через минуту я был злей, чем бываю по утрам, божественная музыка «Анаболиков» входила в мозг, вела к свершениям. Быстрым и четким шагом я направлялся к обиталищу Сирени.

Дверь ее была закрыта, я постучал в нее головой.

– Кто? – послышался голос.

– Это я, Света.

Сирень открыла дверь, ничего не заподозрила, я ударил.

Она перекатилась к дивану, потянулась за пистолетом. Я был быстрее. Наступил на кисть. Надавил. Косточки хрустнули. Сирень не застонала, другой рукой треснула меня под колено. Я отскочил. Сирень выхватила нож и безо всякого предупреждения метнула его в меня. Супербулат рассек мне ухо, сантиметром левее – и я бы вообще лишился органа слуха. Вот такое коварство.

Нож врубился в косяк. Я быстро его выхватил, перекинул в руке и запустил в Сирень.

Резак перевернулся в воздухе и хлопнул рукояткой в лоб. Как я и рассчитывал.

Сирень стукнулась о шкаф, завалилась. Вот и все.

Я пощупал ее правую руку. Кисть была сломана. Хорошо. Но мало. Я огляделся. На спинке стула висело полотенце. С цветочками и леопардами. Я взял его, заглянул в ванную, намочил холодной водой.

Плотно обмотал полотенцем левую руку Сирени. Мне неприятно было это делать. Но другого выхода не было. Я должен был попасть туда первым.

Stop. «Анаболики» замолчали.

Я поднял левую руку Сирени и стукнул ею о стул. Рука сломалась.

– Рыцарь, благородный, как небеса, – сказал я.

Вот и все.

Сирень всхлипнула.

Пока.

Глава 12. Некоторые не возвращаются

Моя комната. Дрюпин с сумкой.

– Ты спишь?

– Дрюпинг, – назидательно сказал я. – «Ты спишь» – это один из немногих вопросов, на которые нельзя ответить положительно. Зачем тогда его задавать?

Я не спал.

Я думал. Всегда думаю, это моя проблема. Однажды я должен был лезть чистить снег с крыши «Гнездышка Бурылина» и всю ночь перед этим не мог уснуть. Все мне думалось. Я воображал, как полезу наверх, как сорвусь с лестницы, нелепо упаду, стукнувшись о перила, буду долго лежать в больнице и никто не будет меня навещать, потому что я один.

И сейчас я тоже думал, как всегда. И, как всегда, Дрюпин мне помешал.

– Ну да, – вздохнул Дрюпин. – Я поговорить хотел…

– Говори.

Он уселся на диван, погладил сумку, вздохнул еще раз. На плечо ему выполз металлический скорпион, маленькое техническое существо.

– Спасибо тебе, – сказал он, не скорпиону, мне. – За… за Светку. Она в госпитале. Сказали, что все будет нормально. Через месяц. Левая рука очень нехорошо поломана.

– Я старался. Не скажу, чтобы мне было неприятно.

– Тебя допрашивали? – спросил Дрюпин, игнорируя возможность прослушивания разговора. – Ван Холл или Седой?

– Седой.

– И что ты ему сказал?

– Сказал, что отлупил ее за то, что она дура.

– Он орал?

– Нет. Чего ему орать? Он Сиреньке симпатизирует, ему лучше, чтобы я нырнул в… неизвестность.

Дрюпин сочувственно покивал головой, щелкнул скорпиона по носу.