Макс Фрай - Жалобная книга

– А потом? – спрашиваю, собственного голоса не слыша.

– А потом следует оставить человека в покое. Ну, или не оставлять, – он неожиданно мне подмигивает и улыбается до ушей. – Это уж как сложится. По обстоятельствам.

Молчим, курим, ползем еле-еле. Но все же не стоим на месте.

Все же не стоим.

– Просто ты все еще есть, а меня уже почти нет, – вдруг говорит рыжий, яростно изничтожая окурок в переполнившейся за день пепельнице. – Только в этом дело. Больше никаких проблем. Вообще никаких.

Не уверена, что я его понимаю. Еще меньше уверена, что хочу его понять. Ох, вряд ли…

– И… как тут быть? – спрашиваю озадаченно. Лишь бы не молчать.

– Да никак не быть, – отмахивается. – Просто верь мне на слово почаще. Так часто, как можешь. Если получится верить мне всегда – совсем хорошо.

– Попробую. Ну вот скажи мне что-нибудь, а я тебе поверю. Надо же, что ли, тренироваться…

Он хохочет, да так, что автомобильная пробка вдруг рассеивается, разбивается на резвые кучки, разъезжается в разные стороны, кто куда.

Путь свободен. С ума сойти.

– Говорю, – отсмеявшись, объявляет мой наставник. – А ты принимай на веру, как обещала. Так вот, вполне возможно, что больше всего на свете мне сейчас хочется махнуть на все рукой и закрутить с тобой роман. Да такой, чтобы котам дворовым, ангелам небесным и чудищам подземным, хтоническим завидно стало. И ведь можно бы, теоретически говоря. Славно бы получилось… Тем не менее в ближайшие дни мы будем заниматься не этими приятными вещами, а всякими ужасающими и непостижимыми глупостями, потому что именно для этого и свела нас судьба. А она, в отличие от нас с тобой, дама серьезная до невменяемости. Поперек ей слова не скажи… Ну как, принимаешь мои слова на веру? Или не получается?

– Не получается, – вздыхаю. – Как-то все это… малоубедительно. Сказал бы уж, что у вас, злых колдунов, обет безбрачия, что ли… Мне хоть понятно было бы.

– Да я бы и сказал, – рыжий пожимает плечами. – Но зачем? Это ведь неправда. Никаких запретов, никаких обетов воздержания, ничего в таком роде. Другое дело, что человеку, проживающему дюжину чужих жизней в день, все это быстро становится не слишком интересно, в чем ты сама вскоре убедишься…

– Ну, ничего страшного. Можно и поскучать изредка. Не все коту масленица.

Говорю настолько язвительно, насколько это вообще возможно. Кажется, я начинаю на него злиться. Очень своевременно, конечно… Но ничего с собой не могу поделать. Достал уже своей мутной болтовней.

– Варенька, – на сей раз скользкий тип не говорит даже, а вкрадчиво мурлычет, – я же просил: постарайся верить мне на слово. Иначе – ну, я не знаю, как тут быть. Думаешь, я просто голову тебе морочу? Кокетничаю, как уездная барышня на вечеринке с шампанским? Но зачем, интересно?.. Я, мягко говоря, не совсем барышня, и текущий расклад не в моих интересах… Ладно. Сейчас проверим, зачем нас свела судьба. Может быть, я дурак, действительно. Все ведь в первый раз!

Я не успеваю слова не то что сказать, в уме из слогов сконструировать, а он резко сворачивает к обочине, проворно, но аккуратно паркуется у тротуара, обнимает меня и целует, сначала в уголок рта, потом требовательно прикусывает верхнюю губу, потом…

Удар. Не по воротам, а сзади. Не сказать, чтобы сильный, но все же весьма чувствительный. Подлость какая. Удар сзади – всегда подлость. Если бы мне довелось сочинять идеальную «декларацию прав человека» для какой-нибудь несбыточной утопической державы, я бы начала с пункта: «Всякий человек имеет право на защищенный тыл». Возможно, на том бы и закончила. Не так уж много на свете по-настоящему важных вещей.

Пока я хлопаю ресницами и прихожу в себя от столь стремительного развития событий, рыжий успевает выскочить на улицу и скрыться из поля моего зрения. Оглядевшись, обнаруживаю его сзади. Жестикулируя, щупает пострадавшую автомобильную задницу. Укоризненно говорит что-то пожилому джентльмену в кроличьем треухе, владельцу белой «шестерки», вероломно напавшей на нас с тыла. Джентльмен огорчен до крайности и до крайности же растерян.

То же самое можно сказать и обо мне.

Я, кажется, все поняла. И почти нет надежды, что поняла неправильно.

Несколько минут спустя мой несбывшийся возлюбленный возвращается. Поворачивает ключ в замке зажигания, одновременно прикуривает сигарету.

– В общем, – говорит наконец, – отделались малой кровью. Дядька-то себе передок солидно помял и еще фару грохнул, в качестве бонуса. А у меня – ну, бампер погнулся. Почти незаметно. Я с этого олуха даже денег брать не стал. Да и по справедливости, нет на нем никакой вины. Бедняге можно только посочувствовать. Несладко быть орудием моей судьбы.

– Если ты меня еще раз поцелуешь, в нас опять кто-нибудь врежется? – спрашиваю.

Ибо следует поставить точку над единственной буквой «i», которая меня сейчас интересует. Сколь бы отвратительно жирной ни казалась мне пресловутая точка, каких бы мерзких очертаний ни принимала она под моим микроскопом, все равно рано или поздно надо будет ее ставить. Так лучше уж прямо сейчас.

– Не обязательно именно врежется. Но что-нибудь веселое и интересное непременно произойдет. Хочешь еще раз проверить?

Пожимаю плечами. Я-то, ясное дело, хочу. Но машинку жалко. Да и наши бренные тушки надо бы поберечь до лучших времен. Они нам еще, пожалуй, пригодятся.

– Я не думаю, что так всегда будет, – оптимистично заявляет рыжий. – Только пока я тебя учу. С другой стороны, совершенно непонятно, как все сложится потом. Ну, поживем – увидим. В общем, интересно даже… Я же говорю: для меня все это тоже впервые. Прежде меня учили и опекали, а вот теперь – я сам. И ведь нет чтобы на какого-нибудь невнятного хмыря напороться… Вот Михаэлю твоему распрекрасному со мною повезло. А мне с тобой – не слишком.

– В каком смысле? – спрашиваю.

Не потому что действительно не понимаю, а просто чтобы не зареветь. Ибо к тому явно идет.

– Михаэлю было на меня наплевать, – объясняет. – Сделал дело, научил меня уму-разуму и отпустил, как птичку, купленную на рынке по случаю хорошего настроения. Как я тут летаю и летаю ли вообще, ему фиолетово. Так и надо бы друг к другу относиться – ежели по уму. А я сейчас вот сижу, прикидываю: а если, к примеру, во дворе еще раз тебя поцеловать? Дерево упадет? Гараж чей-нибудь взорвется? А если дома? Подумать страшно, что может случиться с человеком дома… Правда, знаешь, есть у меня одна идея.

– Какая?

Я, кажется, смеюсь сквозь слезы. Только смеха моего не слышно, а слез не видно. Оно и хорошо. Достаточно, что я сама знаю: смеюсь сквозь слезы, и, наверное, так теперь будет всегда.

– Можно, – шепчет он с видом заговорщика, – снять номер в гостинице. Выбрать такую, чтобы совсем не жалко было. Чтобы не памятник архитектуры, и народу чтобы поменьше. Поселиться на первом этаже, чтобы в случае пожара сбежать легко было. Отключить электричество, спрятать спички, запереться на все мыслимые и немыслимые замки, надеть каски на случай внезапного обрушения потолка, и тогда… Тогда, думаю, можно попробовать снова. Во всяком случае, дольше пяти секунд продержимся. Уже что-то.