Генри Олди - Тирмен

Кажется, он снова задремал. Проснувшись во второй раз, долго не мог сообразить, который час. Сонная одурь понемногу отступала, и, вместо того чтобы гадать на кофейной гуще, Данька открыл глаза, желая посмотреть на будильник. Старый армянский «Sevani» в корпусе из белого пластика примостился рядом, на тумбочке. Будильник стабильно спешил на три минуты в день. Никаким регулировкам эта его особенность не поддавалась. Давно пора выкинуть старичка и купить новый, электронный: табло, программируемый таймер, калькулятор...

Глаза со сна слезились. Взгляд не желал фокусироваться. Вместо будильника в воздухе висел размытый квадрат. Такое бывает. Спать меньше надо, лежебока! Он протер глаза, взглянул на будильник снова. Ничего не изменилось: смазанный белесый контур. Цифр не разглядеть, стрелок — тоже.

Что за напасть?! Или он до сих пор спит?

Вспомнив где-то вычитанный способ, Данька сильно ущипнул себя за руку. Больно! Еще раз протер глаза. Не помогло. Все вокруг виделось, как под водой без маски. Очертания знакомых предметов расплывались: двоились, троились... Словно загадочный «корпускулярно-волновой дуализм», о котором Данька, как и большинство людей, имел весьма смутное и сугубо теоретическое представление, вдруг вознамерился проявить себя на практике.

С трудом сдерживая панику, он решил сосредоточиться на простых действиях. Босиком прошлепал в ванную. Пустил холодную воду. Умылся — тщательнее, чем обычно. Старательно промыл глаза. Сине-розовое пятно оказалось махровым полотенцем с китайскими рыбками. Насухо вытерев лицо, глянул в зеркало и едва сдержал крик.

Вместо собственного отражения — черты утопленника на дне пруда.

Даже не разобрать толком: лицо это или нет.

Он медленно повел взглядом по сторонам, пытаясь нашарить, как лучом прожектора в тумане, хоть что-то отчетливое, резкое, привычное. Сугроб, осевший в себя, — ванна. На месте крана — бесформенный отблеск металла...

Вспыхнула паника. Он ослеп! Он ничего не видит! Выскочив из ванной, Данька бросился зачем-то в мамину комнату. Больно ударился бедром о письменный стол. Призывник Архангельский, отставить суматоху! Мамы здесь нет. Мама третий день в командировке, вернется к вечеру. Успокойся. Здоровый парень, стыдно. У тебя что-то с глазами, но ты не слепой.

Требуется помощь. Чем быстрее, тем лучше.

О том, что будет, если зрение не вернется, лучше не думать. Слишком страшно. Калека на всю жизнь?! О тире придется забыть. Да и о привычном мире — тоже. Доживать век в стране зыбких силуэтов и смазанных пятен?

Отставить!

Нужен врач. Хороший врач, из платной клиники: деньги найдутся, это не проблема. Купоно-карбованцы ушли в прошлое, сменившись национальной гривной, курс доллара прогнулся под тяжестью дефолта, но дядя Петя, человек бывалый, следил, чтобы молодой тирмен не голодал. «Бабло всегда побеждает зло!» — часто шутил Вовик. Так, где принимают окулисты? На Тринклера, в областной. Есть платная «Сана» на Пушкинской, еще, кажется, «Доктор Алекс»... по телику рекламу крутят: лазерные операции... Стоп! Есть Институт глазных болезней. Клиника имени Гиршмана или что-то в этом роде. Адрес? Нужен адрес...

А справочная на что?

Старый «дисковый» телефон пылился в кладовке: мама спрятала, на всякий случай. Вместо него в коридоре на стене обосновался черный «Panasonic» с радиотрубкой. Трубки на базе не оказалось. К счастью, система звукового поиска работала исправно, а слух у Даньки ничуть не ухудшился.

Говорят, слепые отлично слышат...

Отставить, блин!

Трубка нашлась на кухне.

Вспомнился рассказ Петра Леонидовича о слепом конструкторе Марголине. Парню было восемнадцать, когда его ранили в бою и он потерял зрение. «Мой ровесник», — неприятно кольнула мысль, предвещая новый приступ паники. Но на сей раз Данька справился. Марголин небось не паниковал. Вскоре он на ощупь изучал новые модели оружия; незрячий, провел целый батальон парадом по Красной площади; а в итоге стал военным конструктором, оружейником, сделал замечательный пистолет — и стрелять на звук научился!..

Пример конструктора, конечно, вдохновлял. Но следовать по стопам Марголина? Благодарю покорно! Лучше обойтись без подвигов, зато остаться зрячим. Хотя кто его теперь спрашивает?!

Ну почему, почему — с ним?!!

За что?!

«Это после вчерашнего! Гад-спортсмен меня ударил, и в голове лопнул какой-то мелкий сосудик... Начались галлюцинации, потом село зрение. Проклятье! Знал бы, сказал бы Вовику: пусть мочит сволочей... »

Вдали заливисто хохотала цыганочка с бессмертным гривенником.

Данька поднес телефонную трубку к самому лицу. С трудом различил кнопки. Черт! Ему скоро в военкомат, на медкомиссию! Не придешь — проблем не оберешься. Он плохо представлял, какими именно неприятностями чревата неявка, но в том, что проблемы не заставят себя ждать, не сомневался.

«Это же медицинская комиссия! Там полно врачей! Окулист точно есть. Вот пусть и смотрит. Если что, направление выпишет в глазной институт. А с направлением из военкомата без очереди пустят. И вообще... »

Туманное «вообще» скрывало в себе некие, пока неведомые льготы и привилегии.

Вернувшись в спальню, Данька в упор уставился на циферблат будильника. Половина двенадцатого. Или половина одиннадцатого?

Очки!

У мамы есть очки. В том числе запасные. У мамы близорукость...

А у меня?!

В любом случае поиски очков позволяли чем-то немедленно заняться и на время избавиться от дурных мыслей. Жизнь без тира, без тяжести оружия в руках, без лязга затворов, грохота выстрелов, запаха пороховой гари и ружейной смазки, звона гильз по полу...

Нет, Данька решительно не желал представлять свою жизнь без всего этого!

Очки нашлись минут через десять: в шкафу, в последнем из методично проверяемых выдвижных ящичков. Старые очки в дешевой роговой оправе. Сейчас мама носила новые, итальянские. Начальство в банке требовало, чтобы сотрудники выглядели респектабельно. Мама старалась соответствовать. В прошлом году грянул дефолт, фонд, где работала мама, развалился, как карточный домик, но Наталье Архангельской повезло: ей вскоре предложили новую работу. Хорошие бухгалтеры со стажем всем нужны — дефолт там, не дефолт...

Дужки очков Даньке жали. Переносица вспотела. Было непривычно, неудобно, он стеснялся выходить в таком виде на улицу... Но тем не менее очки действовали! Он не стал видеть, как раньше, но, по крайней мере, твердо знал, который час.

Без двадцати двенадцать.

Надо спешить.