Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 2. Ветра в зените

– Стоп.

Синтет замолчал, наглядно демонстрируя тем самым свою сущность. А сущность эта, как с запозданием поняла Ари, действительно лишь отчасти походила на человеческую. Синтет был ближе к говорящей кукле. Умной и небезынтересной, да; но не более.

– Если я попрошу тебя рассказать об этом мире, что ты будешь делать?

И вновь короткая пауза перед ответом.

– Могу предложить краткий школьный курс естествознания, а также цикл лекций по древней, новой и новейшей истории.

– Очень хорошо. Начинай.

– Ну ты даёшь! Не видал бы собственными глазами – не поверил бы!

– А ты знаешь, что такое статистика?

– Да. Но…

– Вас здесь, на орбитах и в пространстве в целом, что-то около семнадцати миллионов. А внизу, на планете, счёт населения идёт на миллиарды. Разница больше двух порядков. Среди нескольких миллиардов просто по статистике должны найтись десятки тысяч тех, кто ни в чём не уступит косменам и сотни людей, которые среднего космена превосходят на голову. И, – Клаус одним ловким движением извлёк из кармана код-ключ от скаута, а потом так же ловко спрятал, – результат налицо.

Чон не сразу нашёлся с ответом.

– А ты скромен, как я погляжу, – сказал он.

– Да. А ещё умён не по годам, красив и дьявольски талантлив. И девушка меня любит такая, что при всей врождённой болтливости я просто немею.

– Вот-вот. Ты сам по себе тип с присвистом, но она…

– Не надо клеветы и лести! Прощанье требует тепла. Когда сойдёмся снова вместе, пусть воссияет свет.

– Клевета – это что? Вроде вранья, что ли?

– Не так примитивно. Клевета – это ложь, сказанная о неком лице с намерением очернить, причём так, что означенное лицо не может сразу опровергнуть клевету.

– Загнул! Неужели такое слово действительно есть?

– Запроси словарь, если не веришь.

– Я всё устроил, – войдя, но не торопясь восстановить тандем, сказал Клаус. – Можем отправляться в Пояс хоть сейчас. А чем ты занимаешься? Учишься, да?

Ари тоже не спешила вернуть тесный контакт сенсов и ответила вслух:

– Ваша наука похожа на нашу не более, чем широко раскинувшийся старый лес похож на горсточку семян. Я никогда не прощу себе, если не узнаю об этом лесе как можно больше, прежде чем вернуться на родину.

В воздухе мелькнула тень напряжения. Впрочем, как ни мимолётна была она и как ни сосредоточена на своём Ари, она заметила эту тень. Поставив обучающий ролик на паузу, она повернулась к Клаусу лицом.

– Ты же не думаешь, что…

– Я понимаю, ты непременно…

Почти одновременно заговорив, Клаус и Ари так же синхронно замолчали, а потом улыбнулись друг другу. Ари – словно извиняясь, Клаус – чуть печально.

– Всякой экскурсии отмерен свой срок, – сказал он. – Я вовсе не рассчитывал, что ты с концами переселишься сюда, что пустишь здесь корни. Чужое есть чужое, а родина есть родина…

– Но моя родина там, а твоя здесь, – подытожила Ари. – Какой мир ни выбери, один из нас будет чужаком.

– Можно найти компромисс. Кто мешает перемещаться туда и обратно, как только захочется сменить обстановку?

Ари покачала головой и сказала:

– Не кто, а что. Долг. Чем дальше, тем сильнее не дают мне покоя слова Юргена…

Клаус нахмурился и не сразу смог вспомнить, о ком идёт речь.

– Какие именно?

– Ты даже не помнишь, – молвила Ари с налётом горечи. – А меня они жгут – вот здесь. Я всё время думаю об этом и ничего не могу с собой поделать.

Тут уж Клаус вспомнил… и быстренько, пока Ари не заметила, – ну, Башня Рваная! Ну, удружил, умник хренов! – подавил раздражение. Ощущение, что невидимое небо над головой (то самое, одно на двоих) может рухнуть от малейшего вздоха, очень способствовало обузданию себя.

– А я? – спросил он осторожно.

– А ты стал моим сердцем, – был ответ. – Но сказано: "издавна так повелось, что долг чести и сердце враждуют. Сердце поёт об одном, долг другое твердит, словно гонг".

Клаус сердито мотнул головой.

– Глупости! Вообще, ты не учитываешь кое-чего.

– Например?

– Например, то, что меня никакой такой долг не держит. Я могу хоть с концами переселиться на Седое Взморье… ну, или проводить там большую часть времени. Не настолько сильно я люблю свою… родину-м-мать.

– Это плохо.

На миг Клаусу показалось, что он ослышался. Но постепенно, исподволь углублявшийся контакт с сенсом Ари мгновенно развеял сомнения.

– Почему?!

– Потому что высочайший князь должен уметь любить не только отдельных людей.

26

– Так. Давай-ка сначала. А то у меня ум окончательно зайдёт за разум. Ты…

– Я, – сказала Ари, – собираюсь узаконить наш с тобой союз. Что-либо меньшее… недостойно. Как мой муж и отец моих детей ты станешь высочайшим князем, а долг князя…

– Стоп!

Едва-едва сформировавшийся заново, тандем дал трещину. А спустя секунду – вообще распался. Наглухо замкнувшись, Клаус отвернулся к стене. Замер. Ари замерла тоже.

Растерянность.

Обида.

Отстранённость.

"Что я сказала/сделала не так? Или надо было ждать, пока свой шаг навстречу сделает мужчина? Или всё ещё хуже, и дело – не в форме, а в сути? Мне казалось, он любит меня… и он меня любит, я не могла ошибиться настолько. Так в чём же дело? Гадай…

Твёрдо знаю одно: я просто не хочу дать ему меньше, и никогда не захочу… а больше – не могу. Я сама, целиком, душа и тело, и княжество в придачу… ничего больше у меня просто нет.

Как я успела стать такой ничтожной?

Или, напротив, предложенного просто слишком много?

Или…" – Ты уверена, что твоих братьев поубивали, – сказал Клаус, не поворачиваясь. – Твоего отца столкнули со стены, чтобы он разбился о камни. Тебя саму спасло лишь изгнание.

– Да.

– И ты по-прежнему считаешь себя княгиней? Даже после такого ты числишь за собой какой-то долг?

С души у Ари свалился камень весом быка в три. Нет, Клаусом двигал не низменный страх расстаться с жизнью. Во всяком случае, если он и боялся, то не за себя.

Неловкое молчание.

– Княгинями рождаются. Это не был мой собственный выбор.

Похоже, шутка успеха не имела. (А было ли это шуткой?) Обернувшись, Клаус потянулся к Ари сенсом, молча предлагая восстановить тандем. Его посыл с усилием, но всё же проник сквозь щиты Ари; отвечая, та без большой охоты, но всё же убрала холодные преграды, позволяя Клаусу осуществить его намерение. Два сенса нащупали друг друга в тумане, сблизились, стянулись.

И разразилось.

"зачем тебе эти колодки? этот враждебный, слепой, в лучшем случае равнодушный народ? этот траурный долг – и перед кем?!// //если даже объект твоей преданности не блещет достоинствами, отказаться от преданности – предать себя. Ты действительно хочешь, чтобы я умалилась? чтобы стала ещё меньше, чем сейчас?// //оковы не возвеличивают. Помогает расти лишь свобода! Ты же мучаешь себя… зачем?// //как и проклятие Всадника, заказанное отцом, эта мука – часть меня. Если болит рука, её лечат, а не отсекают// //не путай излечимое с гниющим// //мой народ – не гниль! не гангрена! и не пиявка!!!// //прости, но разве у долга правителя перед народом нет оборотной стороны?// //пользуешься моими знаниями… да, у народа тоже есть долг. Но нечестно карать небрежением всех, чтобы отплатить худшим! Как раз худшим-то только того и надо!// //определись, что для тебя важнее: долг или месть?// //или ты?// //а меня ты не учитываешь?// //учитываю, но…// //…почётного места не предоставляешь// //а ты думаешь, что любовь – одно лишь наслаждение? лайт!// //конечно. Я – дитя счастья, как ты – дитя долга. Думаешь, мне легче отказаться от себя, чем тебе? Отсечь здоровую руку – легче?..// Тандем существовал четыре с небольшим удара сердца. И распался под молчаливый вой обоюдного протеста.