Customer - Убей свои сны

Медленно лезу в карман. Теплой тяжестью в матерчатых недрах осел кувшинчик из магазина «Шиша-стайл». На первый взгляд – совершенно бесполезная безделушка. На второй взгляд – магический артефакт. Лампа Аладдина. Я автоматически провожу пальцами по кружевной арабской вязи на медных боках. Что тут написано? «Нет бога кроме бога и Магомет пророк его»? «Добро пожаловать на солнечные пляжи Анталии»? «Три желания по цене одного»?

Из носика, как и следовало ожидать, выползает струйка темно-багрового дыма, уплотняется до живого, веселого огня, принимает форму мужского тела высотой в треть человеческого роста, не больше. Я знаю, кто это, знаю, но все равно задаю идиотский вопрос:

- Ты кто, джинн?

- Можно и так сказать! – смеется огненный дух. – Меня зовут Гвиллион, помнишь?

- Странное имя для джинна, - ворчу я. – Какое-то не слишком восточное.

Джинн по имени Гвиллион не реагирует на мои придирки. Он занят тем, что растет, сгущается и… каменеет. Как будто его тело состоит из жидкой лавы, пронизанной всполохами огня. Наконец, он достигает нужной кондиции и нависает над нами – надо мной и над покойной пираткой Мэри Рид. Он огромен, но я его не боюсь. Отчего-то мне кажется: ничто в этой реальности не в силах мне навредить.

- А ты повзрослел! – одобрительно замечает джинн.

- К сожалению, - вырывается у меня. Я вспоминаю свой сон, мальчишку, которым я был когда-то, свою тягу к открытому морю - и нынешняя несвобода обрушивается на меня вселенской тяжестью. – Зачем ты пришел? У тебя вести от Морехода?

- Ага. – Лицо у Гвиллиона безмятежное и даже скучающее. Никакого предвкушения «Ой, что я вам сейчас скажу-у-у…» в нем нет. – Он говорит: «Твое дело – не убивать, а познавать».

- Мое дело – не убивать? Это точно? – Я поражен. Столько сил потрачено на превращение себя в хладнокровного киллера – и вот, пожалуйста. Не убивать, а познавать. Новое задание. К которому я пригоден еще меньше, чем к старому.

- Если ты не поймешь здешнего хозяина, ты и убить его не сможешь, - пожимает плечами Гвиллион.

- Ну, если взять хорошее оружие, то и новичок справится, - ухмыляется Мэри Рид. – Невелика доблесть - прикончить старика. Заодно и нас бы освободил.

- А ты не подзуживай, - стремительно оборачивается к ней мой каменно-огненный вестник. – Думаешь, я не знаю, кто ты?

- И кто же? – с пол-оборота заводится пиратка.

Гвиллион многозначительно молчит. Но мне и так ясно – в этой женщине сосредоточена все преклонение перед грубой силой, вся вера в могущество кровопролития, вся жажда убийства, свойственные человеческой душе. Моей? Наверное, моей тоже. И этот каменный гость – выходец из той же яростной стихии. Он и беспощадная тетка с пеньковой петлей на жилистой шее - одно. Только джинн умеет укрощать свой внутренний огненный хаос. А Мэри Рид – не умеет и не хочет уметь.

- Вы тут поворкуйте, а я должен подумать! – заявляю я и быстрым шагом направляюсь в порт. То есть просто иду по улице, зная: здесь каждая дорога ведет к морю.

Итак, я воззвал к ярости, и она пришла. У меня в распоряжении целых два варианта ярости – осознанная и неосознанная. Я могу выбирать между этими двумя, как между кинжалом и огнеметом. Но прежде чем принести смерть этой реальности, придется выяснить: отчего я хочу ее уничтожить? Чем она мне так досадила?

Досада. Слово для моих ощущений найдено. Какая-то сонная муть заполнила мои глаза, забила голову, накрыла город, и бухту, и порт, и вечно синие горы на горизонте… Разве можно создать целый мир, отличный от реального, плотного, пахучего, враждебного и не подвластного тебе? А как иначе выжить? Как выжить в реальном мире, если не отвоевать в нем потайной уголок и не построить на ничейной земле СВОЙ МИР - хилый, однобокий, ущербный, точно дом сквоттера* (От англ. squatter - поселенец - лицо, занятое незаконным захватом недвижимого имущества (земельных участков, домов, квартир) – прим. авт.), зато уютный и безопасный? Нет у человека другой возможности спрятать свою беззащитную, уязвимую, неповоротливую душу в раковинку, в последней надежде ее защитить.

Тогда почему я не испытываю жалости к тому, кто, словно улитка, втягивается в свою раковину? Я вспомнил ракушки на пляже, такие красивые, такие разные - от белоснежно-сахарных до угольно-черных – разве можно на них сердиться? И, подняв глаза, увидел, как небо над горами скручивается гигантской сизой спиралью. Моллюск, затянувший тебя в свое убежище, уже не кажется симпатичным, как трудолюбивый дизайнер хрупкого известкового домика, помещающегося на ладони… В основе моей злости лежал страх. Я боялся Дурачка. И ненавидел его за что-то большее, чем необходимость торчать здесь, в его унылом раю.

- Эй, злыдень! – неразлучная троица гурманов окружила меня, точно облако кухонных ароматов. – Куда бежишь? Опять ищешь, кого бы убить?

- Так вы всё знали? – Я выкатил глаза на Вегетарианца, Сомелье и Обжору, моих бесценных информаторов. Те усердно закивали. - Хитрые морды! И что, вам плевать на старину Дурачка? Вы настолько им не дорожите?

- У него вкус плохой, - поморщился Сомелье.

- Он нам надоел, - поддакнул Вегетарианец.

– Да-с! – подхватил Обжора. – Ему бы в привокзальных пельменных шиковать, а туда же – навязывает свой сомнительный вкус порядочным людям!

Понимание – вещь, для которой информация важнее морали. Оставив на потом (а если быть честным, то «на никогда») выяснение, кто здесь тварь дрожащая, а кто право имеет, я вцепился в слова «навязывать свой сомнительный вкус», точно голодный пес в брошенную кость. Я вдруг увидел их всех, вечных пленников, даже после смерти не обретших свободы, пляшущих, точно шарики на ниточках, на потеху здешнему демиургу. Доброму и мудрому – на первый взгляд. Но только на первый.

Вот откуда моя досада, мое раздражение, мой страх и моя ненависть. Я почувствовал силу Дурачка. Неприметную – и непреодолимую. Силу старшего, промывающего мозги младшему. Силу, способную отнять тебя у тебя и заменить кем-то другим, приемником и преемником чужих желаний и страхов.

Аптекарь - вот как называется тот, кто всегда знает, КАК ЛУЧШЕ, и, ведомый этой уверенностью, не дрогнув подменяет тебя собой! Завеса между мной прежним и мной нынешним если не рухнула, то стала прозрачной, словно тюль на окне. Я увидел незрячего художника, мечтающего вернуть свои глаза, мягкосердечного и доверчивого, а рядом… Дурачка. Самоуверенного и безответственного. Лихо промывающего мозги Марку. То есть мне. Как-то мы с ним связаны в той, прошлой жизни. Кем-то он мне приходится. Но кем? И что будет со мной-реальным, на которого я гляжу из глубин подсознания, когда я-здешний убью Дурачка? А мои глаза? Что станется с моими глазами?