Маркус Хайц - Битва титанов. Несущие смерть

— Я нашел письмо. Я положил его в штаны. Оно упало на землю, когда я раздевался. И рассердятся же эльфы, когда завтра утром я скажу им, что они целую ночь напрасно ползали по кустам, — ухмылялся гном. — Но эту ночку пусть поищут как следует.

Тунгдил вспомнил желание Тивалуна переслать письмо Лиутасилу, и его любопытство проснулось.

— А ну-ка, покажи, — попросил он, протягивая руку. — Хочу посмотреть, как нас там хвалят.

Все произошло в момент передачи. То ли Бешеный слишком рано разжал руку, то ли Тунгдил взял слишком поздно — письмо упало в воду. Оба схватили его и разорвали прямо посредине.

— Это было проклятие Эльрии, — со знанием дела заметил Боиндил, с сожалением глядя на свою половинку. — Своей водой она разрушает все, что имеет отношение к нашему народу.

— Может быть, мы просто слишком неуклюжи, — Тунгдил вылез из бадьи и завернулся в полотенце. — Можешь залезать, вода еще горячая.

— Я? Туда? После того, как там утонуло письмо и предупредило меня о коварстве богини воды? — возмутился воин.

— Тебе не повредит. От тебя пахнет. И это еще мягко сказано! — Златорукий взял обе половинки и положил у печи, чтобы они просохли.

Часть эльфийских рун размыло, они стали нечитаемыми, кроме того, лишь некоторые из знаков были похожи на те, что использовали северные эльфы Лесинтеила. Либо они всегда писали иначе, чем их родственники, либо язык и письмо изменились за минувшие циклы.

В процессе высыхания бумага изменилась. Между строчек проступили новые светло-голубые руны.

— Тайное послание, — негромко удивился Тунгдил. Зачем Эльдруру утаивать что-либо в своем сопроводительном документе? Очевидно, даже он опасался, что один из гномов прочтет эльфийские руны, и поэтому не рискнул записывать свои слова открыто.

Неужели делегаты все-таки шпионы? Вопрос грыз Тунгдила все сильнее. Гном взял письмо и сел вместе с ним за обеденный стол, чтобы попытаться разобрать значки при свете лампы. Они пострадали от влаги, что ни в коей мере не облегчало перевод.

— Боиндил? — позвал он своего друга. — Иди сюда, я тебе кое-что покажу.

— Сей… — послышался громкий всплеск из-под занавеси, скрывавшей бадью; затем послышалось громкое фырканье, за ней последовал каскад самых ужасных гномьих ругательств.

Тунгдил усмехнулся.

— С тобой все в порядке?

— Проклятая вода! — бушевал Боиндил, срывая занавеску и вытираясь ею. — Ты только посмотри на это: теперь придется снова пропитывать бороду жиром, — он приподнял черные космы, клином свисавшие на грудь. — А ведь мне пришлось ухаживать за ней целый цикл, чтобы она блестела! — Гном обернулся и пнул бадью. — Проклятая ловушка для гномов, выдуманная Эльрией! Нужно запретить подобные штуки! — Равнорукий завернулся в ткань. — Я почти чувствую, как былое безумие несется по моим жилам! Снова тлеют угли — вот как сильно я разозлился.

— Успокойся. Что случилось-то?

— Поскользнулся я, — выдавил из себя гном. — На куске мыла. И пожалуйста, нырнул в воду головой вниз. — Гном сплюнул и скривился. — Тьфу, какая гадость.

— Если хочешь пить, то лучше выпей воды. Зато теперь ты пахнешь приятно, — подколол друга Тунгдил, указывая на письмо и сразу же становясь серьезным. — Я тут кое-что обнаружил.

Бешеный мгновенно заметил разные цвета рун.

— Значит, все-таки шпионы! — удовлетворенно произнес чернобородый гном. — Хоть я и не думал об этом всерьез, когда говорил эти слова, но, похоже, все так и есть.

— Не будем делать поспешных выводов, — предупредил друга Тунгдил. Он подхватил серебряный чайник, стоявший на второй печи, и налил себе полную кружку. — Посмотрим, что я смогу перевести. Может быть, письмо просто предупреждает не раскрывать нам все до последней тайны Аландура.

— Шпионы, — не успокаивался Бешеный, делая значительное лицо. — Сомнений больше нет. — Гном направился к одной из постелей и улегся в нее. Поворочавшись, Равнорукий встал, стянул одеяло и лег на пол. — Слишком мягко, — заявил он, прикрывая глаза. — Сегодня ночью ты дежуришь первым, — сказал чернобородый. — Разбудишь, когда захочешь, чтобы я сменил тебя.

— Дежурить? — удивленно поглядел на него Тунгдил. — Зачем?

— Я больше не доверяю остроухим.

— Но если это всего лишь безобидное напоминание…

— …то остроухие могли открыто написать его! — не сдавался Бешеный.

— …и мы могли счесть это недоверием. — Тунгдил не хотел слишком поспешно судить эльфов, хотя ему их поведение тоже показалось странным. И даже более чем странным.

Громкий храп подсказал Тунгдилу, что Боиндил не желает больше углубляться в спор. Поэтому он повернул фитиль лампы, чтобы она светила ярче и было лучше видно. Ночь будет долгой.

5

— А в Гаурагаре в это время года теплее, чем у нас? — спросил король Ортгер, мужчина почти двадцати циклов от роду, с самой заурядной фигурой, как у любого другого человека его возраста, и, к сожалению, жабьими глазами навыкате. Если бы не они, Ортгера, без сомнения, можно было бы назвать миловидным. Король оглядел свой отделанный листовым золотом доспех и снял шлем. Из-под него показались короткие черные волосы, уже редеющие на затылке. Кроме этой жидковатой поросли у мужчины имелась густая черная борода, которую он не сбривал, чтобы казаться старше.

— Ваше величество, путешествие приведет вас в Пористу. Мне сказали, что это очень красивая, просто очаровательная местность, — ответил слуга.

Ортгер поглядел на десять сундуков, в которых находились его дорожные платья.

— Я хотел узнать, теплее ли там, чем у нас. Тогда я мог бы обойтись одним-единственным сундуком.

— Одним сундуком? — недоверчиво переспросил слуга.

— Конечно. Я хочу продвигаться быстро, а это не получится, если я буду нагружен, словно торговец тряпками. — Король указал на сундук. — Вот этот я возьму, остальные пусть остаются во дворце.

— Повинуюсь, — поклонился слуга и жестом подозвал четверых горничных, которые тут же принялись складывать ненужные вещи в шкафы.

Ортгер наблюдал за ними, затем подошел к окну и поглядел на казавшиеся бесконечными горы перед ним.

Дворец стоял на самом высоком из трех холмов, на которых раскинулась столица; под ним простиралось поселение с пестрыми каменными домами. Дерева в горах почти не было, поэтому все строили из камня. Различные породы имели различные цвета, и поэтому, несмотря на неуклюжесть четырехугольных строений, Ургон был городом пестрым.