Татьяна Любушкина - В лабиринте миров

Прощай, потомок великих нỳрлингов. Отчего-то я чувствую себя виноватой перед тобой.

Рассвет застал нас (меня и зубастую гадину, что всю дорогу норовила прихватить меня клыками за руку) далеко за пределами Лисьей пади. Солнце палило так, что казалось, задалось целью изжарить всё живое, что населяло эту бескрайнюю степь. Бурые листья иссохшей травы скукожились и завяли, и её колкие стебельки царапали мои ноги через многочисленные дыры потрёпанной одежды.

Впервые, я обратила внимание на свой потасканный гардероб, когда мы с тварью уселись на привал в тени бурого камня — точной копии той скалы, под которой был захоронен старый Каат.

Сапоги мои, подаренные Ледой пропали где-то в просторах пещеры То. Колготы превратились в обрывки выцветшей материи, едва державшиеся на резинке. Никакой практической ценности они не представляли, и я избавилась от них ещё в глубине Лисьей Пади. Платье же моё, пошитое из добротного материала, превратилось в живописные лохмотья, едва прикрывающие тело. Зияющие тут и там дыры прикрыть было не чем, разве что длинными волосами, но они имели привычку развеваться по ветру, открывая любопытным взорам все особенности моей фигуры.

Я пыталась как-то залатать особенно широкие дыры с помощью сухих стеблей и веточек, но это был напрасный труд, а видавший виды материал от моих усилий просто расползался в разные стороны.

Тварь презрительно щурила глаза, разглядывая мои тщетные усилия привести себя в порядок, и я сердито ткнула её в бок.

— Ну, и чего смотрим?

В ответ раздалось злобное шипение.

Я подумала, что неплохо бы проучить наглую тварь и занесла руку над её шишковатым лбом. Тотчас когтистая лапа со свистом рассекла воздух возле моего левого глаза. Я успела уклониться, а вот тварь нет. От моей оплеухи она отлетела метра на полтора и ударилась о скалу. Не произнеся ни звука, она обнажила клыки и ринулась в нападение. На этот раз мне было не избежать острых зубов, и кровь брызнула из моего раненого запястья. Не успела тварь снова пустить в ход свои грозные клыки, как точный удар моей ноги припечатал её шею к земле. Тварь распласталась, вытянув лапы в разные стороны, и её огромные глаза смотрели из-под моей пятки отчаянно и зло.

— Попалась?!

Тварь попыталась вывернуться и полоснуть мою голую ногу длинными когтями, но я прижала ногу покрепче и тварь затихла. Взгляд её изменился, но в нём не было страха. Скорее в её глазах читались любопытство вперемешку с удивлением и лукавством. Кровь с моей руки капнула ей прямо в глаз, и она заморгала, обижено кривя безусую морду.

— Отбой.

Я убрала ногу с шеи наглой твари и предупреждающе вскинула сжатый кулак.

Тварь не собиралась нападать.

Перебинтовать руку было нечем, и я беспечно вытерла рану клочком сухой травы, благо глубокие царапины затягивались на глазах.

— Как же мы тебя назовём? Фобос? Или Деймос?

Тварь отвернулась, демонстрируя своё презрение.

Я вздохнула.

Солнце продолжало палить, и надо было продолжать путь. Здесь, под этим камнем мы не нашли ни капли воды и жажда мучила нас нещадно.

Далеко на горизонте виднелся ещё один бурый камень, и от нашей скалы вела к нему заметно проторенная дорога, видно путники так и пересекали эту местность: от камня к камню, спасаясь от жаркого солнца. Я решила продолжить путь.

— Занесло же нас с тобой, — задумчиво произнесла я вслух, подбирая с земли крепкую, гладко отполированную ветром и дождями палку. Пригодится, отпугивать многочисленных змей. Да и мало ли… в такой пустынной местности для молодой одинокой девушки и её… питомца, никакая встреча не сулит радости.

— Ты идёшь, Тотошка?

Неожиданно вырвавшееся имя из старой детской сказки развеселило от души, и я рассмеялась. Тварь покосилась недоверчиво, но на «Тотошку» не обиделась и засеменила за мной, мягко переставляя лапы.

Мы в город ИзумрудныйИдём дорогой трудной…

Мы не прошли и половины пути, как Тотошка захромал на все четыре лапы. Он часто высовывал раздвоенный язык и моргал голыми веками, тяжело дыша. Жаркое солнце убивало его и пришлось взять несчастное существо на руки. Тотошка благодарно забулькал, и тут же сонная дремота накатила на меня тяжёлой волной.

— Эй, кот-баюн, прекрати свои штучки!

Я сердито крикнула и наваждение исчезло.

Тварь обладала удивительной способностью. Стоило ей завести свою дремотную мелодию, как тысячи картин и видений вспыхивали в моей голове яркими красками, незнакомые голоса звучали на разные лады. Это было похоже на галлюцинацию. Возможно, такие ощущения испытывали экстрасенсы, предвидя будущее или гадая на прошлом. Я не экстрасенс, но яркие эпизоды чужой жизни, несмотря на всё моё сопротивление, не переставая, преследовали меня, пока я несла измученного Тотошку на руках.

Не могу сказать, что мне удалось раскрыть все секреты этого загадочного существа, так бесцеремонно покинувшего свой мир, но много времени спустя я стала понимать, что Тото пытается предупредить. Неважно о чём: плохом или хорошем. Он чувствовал время, как никто другой и для него не было чудом посмотреть в будущее, оглянуться в прошлое. Своими знаниями Тотошка щедро делился со мной, иногда пугая, иногда смеша, но всегда изумляя до чрезвычайности.

Я называла его по разному: бессердечной тварью, мерзким гадом. В те редкие минуты, когда мы не доставали друг друга: Тотошкой и Тото, и никак не могла определиться с её полом, мальчик это или девочка? И потому звала его (её?) то так, то этак. Тотошке было безразлично. Где бы нам впоследствии не приходилось бывать, подобного существа я более не встречала никогда.

Мы добрались до следующей скалы, когда солнце уже наполовину закатилось за край горизонта.

У подножия бурого камня отыскался источник, и мы напились до отвала холодной, чуть солоноватой водой. Темнота и холод наступили внезапно, словно выключили обогреватель и свет, и Тотошка недовольно заныл, издавая звуки, подобные жужжанию бормашины. Холод ему был так же нестерпим, как и жара.

Мне не спалось, и оставаться сидеть под камнем, согревая и успокаивая капризную тварь, не хотелось тоже. Не долго думая, я скинула с себя свои лохмотья и завернула в них раздражённого Тотошку.

— Сиди! — прикрикнула я на неё, и тварь затихла, выглядывая из-под поношенных тряпок огромными, сверкающими глазами.

Я забралась на самый верх бурой скалы и остановилась, оглядывая бескрайнюю равнину. Вокруг кипела невидимая обычному глазу ночная жизнь.

Семья грапинов: самец, с тяжёлой треугольной головой и самка, изящная и узкая, как змея осторожно принюхивались к запахам, доносившимся от нашей скалы. Они учуяли Тото и этот запах тревожил их и пугал. Потоптавшись на месте, они развернулись и помчались прочь, тяжело ступая по высохшей траве тяжёлыми лапами. Стая быстроногих оленей пробежала мимо, и остановилась поодаль, осторожно поводя чуткими носами. Их тоже привлекала наша скала — вернее источник воды, который находился под ней, но так же, как и грапины они не решились нарушить покой спящего Тото.