Иван Петров - Томчин

Выслал парламентера, и его не убили. Не дураки.

К нам прислали офицера, и я изложил ему свои мысли о происходяшем, чтобы он их передал руководству страны.

Затем, в течение двух месяцев, жизнь протекала так. Две тысячи всадников дважды в день и один раз ночью, произвольно меняя место и время, но не повторяясь, с энтузиазмом и визгом проводили ложные атаки ворот и периметра стен. Остальные их поддерживали криками и воем. В двухстах метрах от цели — залп, разворот, и — назад, в лагерь. Мои менялись каждые сутки, все успели поучаствовать.

Дважды дивизия проводила атаку всем составом. Нервы мотали обороне. Другая дивизия — демонстративно держала блокаду города. Менялись еженедельно. Еще одна — охраняла пленных рабочих, ежедневно портивших систему каналов. Надеюсь, обороняющиеся верили, что можно затопить их город, стоящий на возвышении у реки, роясь на ее берегу. Над рабочими реял белый флажок на бамбуковом шесте. Работы переносились в следующее место, когда я видел, что дальше копать — некуда. Остальные дивизии брали под контроль страну, следили за вывозом трофеев, обеспечивали поступление продовольствия в наш лагерь. Не скажу, что пятьдесят тысяч пленных за два месяца трудовой терапии поправились, но баранов на них ушло почти столько же, сколько и на мои шестьдесят. А армией им уже не быть, страх перед монголом будет бежать впереди их визга. Около тысячи пытались сбежать, вот и все потери, c голоду не умирали. Так что, мы занимались тем, чем и должны были заниматься в случае уже состоявшегося падения столицы. И планировали так жить еще месяц. А потом ушли бы. Пятьдесят тысяч трусов, трясущихся за свою жизнь, остались бы сидеть на берегу реки. Хороший подарок правителю.

Через два месяца Нинся открыла ворота. Ко мне в лагерь приехал правитель, мы двое суток обсуждали нашу будущую совместную жизнь. И за все это время ни один из моих монголов не пересек границы города. Дисциплина, а вы говорите…

К чему мы пришли через два месяца такой жизни, а могли бы прийти раньше, если бы не этот тугодум, жадина и невера в монгольские силы? Си Ся признает своим сюзереном Монголию и остается Си Ся. Верховным правителем назначаюсь я. Правитель остается моим управляющим в имении и продолжает им распоряжаться, стараясь хозяйствовать хорошо. Хорошо хозяйствуя и получая прибыль для страны, он часть этой прибыли регулярно отправляет в Монголию, караванами. Чтобы было с кем посоветоваться по хозяйству, я оставляю ему в столице десяток своих чиновников, и — все.

Никакой оккупации своего имения не производим. Это касается той части страны, в которой мы находимся. Более того, правитель восстанавливает армию, и по первому же моему требованию армия оказывает мне помощь, то есть, выдвигается туда, куда скажу, и воюет под руководством моих командиров. В остальное время — свободна и находится в распоряжении правителя. В оазисах остаются мои гарнизоны и следят, чтобы международная торговля не испытывала проблем от таможенников Си Ся. И вообще, присутствие Си Ся там не обязательно, разве что захотят поторговать на общих для всех основаниях. Тогда — милости просим, включайтесь в поток, отправляйте свои караваны. Без пошлины, мы свои люди, считай — в одной державе живем.

Собственно, это почти все. Дополнения такие. Оказывается, правитель искренне считал, что мы оба являемся вассалами соседней китайской империи Цинь, и ждал, когда хозяин приедет и разберется в нашей тяжбе. Да, вот такой наивный. Насчет Цинь — очень полезное для меня напоминание. Продумаем. Дома уточним. Затем — встреча с сыном, будущим правителем. Это он у нас войной командовал, а затем ходил, флажком помеченный, чтобы не потерялся. Возмужал, окреп, и теперь знает, что такое крестьянский труд с мотыгой, в болоте, на жаре. Не все ему сабелькой махать, на коне перед придворными красавицами красуясь, и на простой народ плетью замахиваться. У плетки два конца, может, вспомнит на досуге, каково это? И, в завершение, маленькая месть правителя, опять мне подсунул свою дочь в жены. Пришлось принять. Они искренне убеждены, что их женщины красавицы, не то что эти уродки — монголки. Ну — все, о неприятностях дома думать будем.

Глава 14

Хорошее это дело, домой возвращаться. И сразу все вокруг играет живыми красками. Та же степь, то же небо, а домой едешь после долгой разлуки — всюду праздничные цвета и родные запахи. "И дым отечества нам сладок и приятен!" А что, и дымком потянет, даже уверен — приятным покажется. Значит, стойбище рядом или пастухи. С хорошими людьми увижусь. Да и люди хана своего видят, радуются, привечают, кому же такое неприятным покажется? Дома оно и есть дома, тем более, что все у нас хорошо. Хулиган здоров и бузит, скоро говорить начнет, какое у него слово первым будет? "Мама", наверное. У всех народов звучит похоже и первым произносится. Уж не "дай", само собой, все-таки — мой сын. Чем мне здесь не дом? Семья, дети, сын родной растет. Жены любимые, а Хулан больше всех. Бортэ — не жена, сестра приемная, любимая сестра. "Я не знал, что у меня есть огромная семья…" И все правда.

Все-таки, проблему мне тангут подкинул со своей дочерью. Интересно, тангуты эти, которые Си Ся себя называют, это не аналог ли предков наших тунгусов, созвучно как-то? Как же их настоящий Чингисхан тогда разметал, что ни государства, ни городов не осталось, к девятнадцатому веку в Сибири в стойбищах прозябали? А я, значит, молодец? Как будто неизвестно, чем эти политические браки у меня кончаются? Раз дочь подсунул в мой гарем — жди бунта. Дома, конечно, бунта не будет. Бортэ выручит, не надо мне никаких дополнительных жен, больше в душе места для них не осталось, все Хулан, Есуген и Есун заняли. И блудить я не собираюсь. Пусть эта признанная красавица в отдельной юрте, под началом Бортэ где-то прозябает, если никому ее передать нельзя — политика. Не могу и не хочу заниматься устройством ее личной жизни, насильно мил не будешь!

Красивая женщина остается красивой даже через десятилетия. Самая распространенная мужская ошибка, когда за красоту мы принимаем очарование молодости и шарм. А красота — это порода, Бортэ уже можно выдать сертификат о благородном происхождении, какая-то из ее прабабушек была королевой — на мой европейский взгляд. Если бы она в молодости победила на конкурсе красоты, то сейчас никто бы не усомнился в честности и компетентности жюри. Думаю, Хулан обладает теми же достоинствами, и любовь к ней не влияет на мою оценку. Есун и Есуген — хорошенькие чертенята, доброта и ласковость, присущие им, с возрастом не исчезнут, как и моя к ним нежность. Скорей бы…

…И кто меня за язык тянул? Пошутил, значит! Как все было бы просто и понятно вокруг, если бы на вопрос шамана о моем новом имени, я ляпнул: "Тимур". Или: "Иван Петров, Петр Иванов". Кто мешал? Сказал бы, в конце концов, фамилию, имя, отчество деда по матери, и — никаких вопросов о будущем мировой цивилизации. Пока страну объединял и сколачивал — командовал войсками и горя не знал. Ни в чем содеянном не сомневался. А сейчас — выполз ночью из юрты. Что, не спится, кровавый деспот? Мальчики кровавые в глазах? Закурить бы…