Элизабет Кернер - Малый драконий род

— Был ли он ранен? — спросил Берис, поглядывая на моего господина. — Были ли у него на теле раны, большие или малые, когда ты его увидел?

Я вздохнул:

— У него был небольшой прокол на среднем пальце левой руки, да еще несколько глубоких царапин на груди. Раны его, чем бы ни были они нанесены, оказались заражены — они становились хуже чуть ли не на глазах. Я сумел приготовить припарку из лансиповых листьев, чтобы остановить распространение заражения. После этого я прибегнул к собственной силе и не отходил от него целыми днями, да еще дал ему съесть один из найденных плодов лансипа. Поначалу это лишь удерживало в нем жизнь, но даже этого я не сумел бы добиться лишь собственными силами. Во время путешествия я старался как мог, однако в полной мере применить свою силу сумел, лишь когда мы прибыли в Элимар. Но, как видите, это исцелило лишь его тело. Боюсь, что разум его все ещё блуждает где-то вовне.

Берис воззвал к своей силе и, используя внутреннее зрение целителя, оглядел Марика. Мне было ведомо то, что он увидел. Я не говорил с магистром об этом заранее, чтобы не примешивать к его взгляду свое собственное видение, но то, что я видел, преследовало меня и днем и ночью.

В то время как обычный человеческий разум, воспринятый целителем при помощи внутреннего зрения, предстает перед ним в многоцветном движении — он может быть разъярчен болью, сочно вызолочен радостью или подернут серовато-серебристой пеленой страха, — разум Марика напоминал иссохшую равнину: пустынную, покрытую трещинами от палящего зноя, закаменелую и ломкую, обожженную слепящим, безжалостным солнцем.

Нас обучают исцелять разум (что куда сложнее, нежели исцеление тела) следующим образом: мы пытаемся противопоставить одному видению другое, прямо противоположное, при этом открывая путь для исцеляющей силы. Так, разуму, объятому тьмою, следует осторожно — очень осторожно — показать картину рассвета, но только избегая резких оттенков, вроде пылающей зари, которая может оказать тяжкое воздействие, — позволительны лишь первые намеки зарождающегося света, предвещающие новое утро. Зачастую такое осторожное воздействие даже не заметно для больного, однако со временем, общаясь с ним беспрестанно и прилагая все усилия, можно добиться таким образом исцеления. Во время этого мы и сами словно находимся внутри такого воображаемого мира и поэтому чувствуем, приносят ли наши старания плоды или нет.

Я уже пытался прежде исцелить Марика картинами утреннего тумана, низкой слезящейся тучки и даже легкого дождика (когда совсем уж отчаивался) — но каждый раз, стоило мне отозвать свою силу, вся эта «влага» в один миг исчезала, будто кто-то ее залпом выпивал, а в видении оставалась лишь неровная серая пыль, точно и не было всех моих попыток. Казалось, Марик выпивает до капли все, что я ему предлагаю, но по-прежнему умирает от жажды, хотя сам я во время своих бесплодных попыток становился мокрым насквозь.

И в этот раз я воззвал к своей силе, и она обволокла меня голубоватым свечением — но какой же ничтожной казалось оно рядом с трепещущей лазоревой мантией, что окружала Бериса. Я наблюдал за тем, что происходит: мы способны «видеть» все, даже когда работает другой целитель. Хотя двое целителей не могут узреть в точности одну и ту же картину, итог воздействия равно отобразится для обоих.

И вот я вновь там: стою на твердой, покрытой трещинами поверхности Марикова разума, совершенно омертвелой, без какой бы то ни было, пусть даже самой крохотной надежды на жизнь. Я почувствовал, как Берис дал волю своей силе — и вот на солнце уже наползает туча и поднимается ветер. Я глубоко вздохнул и — готов поклясться! — почуял запах приближающегося дождя.

Если вы гордитесь каким-либо умением, к которому стремились долго и упорно, а потом вдруг встречаете настоящего искусника, который без малейших усилий повторяет то, что давалось вам так непросто, — если вы с этим сталкивались, то поймете, что я при этом чувствовал. На протяжении трех лун мне несколько раз удавалось развернуть перед разумом Мариком образ, пропитанный нежной влагой, который держался у меня с час или около того. А Берис в одно мгновение вызвал целую дождевую бурю.

В глубине души мне стало неспокойно: картина Бериса была слишком резкой, внезапной, бурной. А с покалеченным разумом следует обращаться осторожно, мягко, лишь в этом случае возможно восстановить его целостность — так, по крайней мере, меня учили. Но спорить с Берисом я едва ли мог — как-никак верховный маг Верфарена. Лишь стоял и смотрел — и чувствовал, как студеный сырой ветер понемногу проникает ко мне сквозь плащ, отчего по телу распространяется неприятный холодок. Вдали прогремел гром. Упали первые крупные капли дождя, прибивая пыль. Я чувствовал, как они попадают мне на кожу — холодные, тяжелые, даже больно ощущать их удары. Они не сразу преобразили сушь у меня под ногами, однако можно было уже заметить несколько сырых пятен, появляющихся то тут то там и в следующий же миг словно испарявшихся.

И все-таки по состоянию воздуха я чуял, что долго так продолжаться не может. Капли падали все быстрее и чаще — вскоре я уже стоял посреди настоящего ливня, с небес лило как из ведра. Я почувствовал, что становится небезопасно. Сколь бы ни был я очарован, но в душу прокрался ужас. Подозреваю, что в первое же мгновение я промок до нитки, хотя и не замечал этого: все мое внимание было приковано к земле.

Ибо поверхность под ногами и в самом деле становилась землею. Ничто было не в силах противостоять таким потокам воды — я видел, как трещины переполняются темной жидкостью, края их сглаживаются, и вся иссушенная поверхность превращается в грязь. Вскоре образовались огромные лужи — дождя лило больше, чем способна была впитать земля. Я начал опасаться за Марика и прокричал:

— Господин Берис, достаточно! Наверняка уже довольно!

Ответа я не получил — а дождь все не прекращал, и потоки его становились все обильнее. Образовалось уже целое озеро — и из него вдруг начало появляться нечто.

Это был выползок из кошмара — дракон размером с гору. Струи воды, попадая на блестящую спину твари, тут же с шипением испарялись, но дождь лил сплошной стеной. Чудовище поднялось на задние лапы и ужасающе взрычало — но небеса огласились ответным рыком: раздался оглушительный раскат грома, небо расколола молния — и сверкающим копьем ударила дракона промеж глаз.

Я был ослеплен, находясь в этом мире внутри чужого разума. Встрепенувшись, я сделал пару-другую глубоких вздохов, возвращаясь в настоящий мир, — и тут узрел чудо.

Марик сидел на постели, остановив взгляд на Берисе; он весь дрожал, однако голос его прозвучал на диво внятно: