Маргит Сандему - Томление

— Мне кажется, Мартин, ты хочешь сказать нечто совсем иное, — в задумчивости произнесла Сесилия. — Прости, но мне думается, что ты говоришь тем самым: да, она чиста и прекрасна, но ничего более!

Он сжался, словно она нанесла ему удар ножом.

— Не будь такой жестокой, Сесилия! Ты ранишь мне душу…

— Мне очень жаль. Но, Мартин, мне кажется, ты неправильно представляешь себе положение вещей. И я, и моя семья знают тебя как справедливого, честного, душевного человека. Но если ты так принижаешь себя в сравнении с выдающимися достоинствами твоей жены, то значит, это имеет свои причины. На меня она производит впечатление чересчур честолюбивого человека.

— Да, это так, — внезапно согласился он, забыв о всяких условностях. — Честолюбие ее непомерно! Она стремится стать лучшей женой священника, лучшей в приходе, чтобы никто не мог сравниться бы с ней. Она хочет сделаться непогрешимой, святой, тогда как на меня она взирает как на вошь! Все мирское — лишь грех в ее понимании. Сесилия, мы ведь законные супруги, но я не имею права даже коснуться ее.

— Как? Это правда? Нет, Мартин, но как же ты сам с этим миришься? Бог ей судья, но это какое-то совершенно извращенное понимание христианских заповедей…

Мартина словно прорвало. Признания последовали одно за другим с необычайной быстротой.

— Она всегда повторяет, что ей это гадко, отвратительно, противно. Что, она даже представить себе не может супружеских отношений. Что как только говорят о теле, ей хочется пойти и умыть рот от таких позорных слов. Мне кажется, она с трудом смиряется с мыслью о том, что у нее есть ноги. Она не устает повторять: мы должны вести себя как святые и подавать другим хороший пример.

— Ну, для нее это нетрудно, если у нее нет желаний, — шепнула Сесилия.

— И она говорит, что только в отказе от плоти есть подлинное христианство. Отрицать плоть…

— Но зачем же она вышла за тебя замуж? Чтобы иметь статус? Быть женой священника почетнее, чем только лишь дочерью священника, не так ли?

Мартин едва слушал Сесилию, настолько он был поглощен нахлынувшими на него воспоминаниями. И ему не терпелось высказать все, что давно наболело.

— Если бы ты видела нашу первую брачную ночь, Сесилия! Нечто более нелепого нельзя и выдумать. Когда я благоговейно вошел к ней в комнату, она уставилась на меня так, будто я разбойник с большой дороги, и громко закричала. Когда я попытался объяснить, что мы теперь муж и жена, и должны быть вместе, то она выкрикнула мне в лицо: «Грязная свинья, убирайся прочь!» Я совершенно растерялся, ибо я ничего не знал о женщинах, и она была для меня единственной. А когда я робко заговорил о желании иметь детей, то она… да, она просто изменилась в лице. Она бросилась к окну, перевесилась наружу… Такое впечатление, что она решила покончить с собой… Я убежал из ее комнаты, я чувствовал себя последним негодяем и ничего не понимал. Она так много лет была моей мечтой, моей сладкой грезой. Но когда я был простым парнем, то она смотрела сквозь меня. Когда в те времена я пытался заговорить с ней, она не обращала на меня никакого внимания, как будто и не слышала меня. Но когда я получил здешний приход, став священником, то я тотчас же заметил, что мои шансы здорово увеличились. От своего отца она узнала, что меня ждет хорошее будущее, и вот тогда-то сдалась и ответила согласием на мое сватовство. Я был наверху блаженства. Но теперь мой мир рухнул. И это она, само совершенство, которую все боготворят…

— Но не моя семья, — вмешалась Сесилия. — Мы ее раскусили. Ее выдают глаза. Хотя я и предположить не могла, что она окажется до такой степени злой.

Внезапно священник начал раскаиваться в сказанном.

— Я сижу и осуждаю ее. А сам-то я не лучше. Я не справедлив к моей жене.

— Но это так ужасно жить вместе много лет и на самом деле не быть мужем и женой.

— Не думаешь ли ты, что я все еще испытываю к ней влечение? — спросил он удивленно. — Она все задушила во мне, я ее не выношу! Мне так не хватает…

Он в страхе замолчал.

— Что ты собирался сказать, Мартин? — мягко спросила Сесилия.

— Нет, ничего! Забудь об этом! — Он глубоко вздохнул. — Ты сама сказала мне, что пережила потрясение. Поговорим о тебе.

Сесилия сделалась печальной.

— Нет, мне слишком трудно говорить сейчас об этом. Мне было очень одиноко в Копенгагене, и у меня там появился хороший друг, который служил мне доброй поддержкой. Я была измучена тем, что ты так красиво называешь «томлением плоти». Но беда заключалась в том, что этот мужчина не нуждался в женщинах. Отчасти я была потрясена тем, что мне впервые открылось в людях, а отчасти — тем, что мой друг так глубоко ранил меня в самое сердце.

— Милое дитя! — с нежностью произнес Мартин и обнял ее. Но тотчас же он отдернул руки, как будто обжегся. Сесилия грустно смотрела в сторону.

Он наклонил голову.

— Почему, ну почему ты снова уезжаешь в Копенгаген, Сесилия? — прошептал он. — Почему мы больше не встретимся?

— Ты хочешь сказать, что не все твои мечты касаются Жюли? Что я тоже кое-что значу для тебя?

Мартин кивнул головой.

— Ты земная женщина, пышущая здоровьем, привлекательная. Перед тобой блекнут любые мои мечты о бесплотном ангеле. Сесилия, что мне делать? Все мое тело как в огне после всех этих долгих лет мучительного воздержания.

— Мне нужно уезжать через несколько дней, — сказала она.

— Да, я буду молить Бога, чтобы мы избежали новой встречи, — горько усмехнулся он.

— Я тоже.

Он с трудом улыбнулся.

— Приятно сознавать, что мы хотим одного и того же.

Дверь распахнулась, в комнату вошел Тарье. Сесилия и Мартин могли идти. И оба поспешили расстаться друг с другом.

Сесилия бежала домой с легким чувством. Ей было радостно сознавать, что она любима. И былая несчастная любовь начала бледнеть перед новым чувством.

12

Дома господина Мартиниуса ждали одни неприятности. Уже в прихожей он заслышал торопливые шаги жены, которая выбежала ему навстречу. Он увидел ее холодный взгляд, хотя та и пыталась скрыть свое настроение за слащавым голосом.

— Ты пришел так поздно. Почему ты так задержался сегодня?

Мартин ответил совершенно искренне:

— Нам нужно было перевезти больного в Линде-аллее.

Красивое лицо госпожи Жюли побагровело.

— Разве ты батрак какой-нибудь, чтобы таскать больных туда-сюда?

— Но ведь всякое может случиться, Жюли. Я предложил свою помощь. Там были еще Тарье и Сесилия.

Как приятно было произносить это последнее имя! У него потеплело на душе.

Жюли было невозможно провести. Невзирая на открытый взгляд мужа, она сразу же заподозрила соперниц. Она всегда недолюбливала этих зазнаек из Гростенсхольма и Линде-аллее. И даже презирала их. Их прохладное отношение к делам прихода, их явное неуважение к первой даме в приходе было для ее постоянным камнем преткновения.