Уэлихолн - Торин Владимир

— К слову, а где сейчас твой умственно отсталый сынок? — Томкинс усмехнулся, надул щеки и выпучил глаза, имитируя сына мистера Бэрри. — Не ждет от папочки сказочку на ночь, когда папочка скачет здесь, как собачонка? Наверное, он сейчас пускает слюни где-то там, наверху, и мямлит какую-то тарабарщину, как и все отсталые…

От этих слов Уолтер Бэрри пошатнулся, опустил руки и прекратил свои нелепые попытки выхватить газету из длинных пальцев почтальона-мучителя. У него перехватило дыхание. Томкинс посмел оскорбить его сына! Мистер Бэрри всегда остро переживал, когда кто-то дурно отзывался о его сыне, — в сравнении с этим его собственные неприятности казались ему сущим пустяком.

Доджи вовсе не был отсталым — у него были трудности с общением, и только! Он не мог ни с кем подружиться, потому что не мог за себя постоять! Прямо как его отец! И он не слишком резво соображал в критических ситуациях, а детство — это все знают — одна затянувшаяся критическая ситуация. А еще он был плотным мальчиком, что тоже нередко вызывало насмешки окружающих. Из-за скомканной речи или ответов невпопад, страха перед неловкостью и оттого еще большей неловкости, из-за роста и фигуры другие дети обзывали его громилой и не хотели с ним водиться. Притом что он был очень начитанным и интересовался буквально всем вокруг! Ему просто не давали шанса… Он не был умственно отсталым. Нет, не был!

Мистер Бэрри похолодел от гнева и ненависти. Ему стало дурно, и он почувствовал, что вот-вот рухнет в обморок на пороге собственного дома, прямо на глазах у этого негодяя. Сердце заколотилось как безумное, перед глазами все потемнело. В ушах застучала кровь… Голова закружилась, и, чтобы не упасть, мистер Бэрри схватился рукой за дверной косяк.

Момент, после которого наступает будто бы некий надлом, так называемая точка кипения, бывает только у спокойных людей, тех, кто обычно старается избегать неудобных ситуаций или ссор, у людей, которые стараются сгладить все острые углы и не позволяют себе дать волю истинным чувствам. Бешеные холерики кипят почти всегда, но в случае обычно хладнокровного, рассудительного человека, когда вы усиливаете огонь и плотно закрываете кастрюльку крышкой — ждите громкого взрыва.

Оскорбление сына и стало для мистера Бэрри той самой точкой кипения…

С ужасом осознав, что у него все-таки начался нервный срыв, мистер Уолтер Бэрри закричал и сорвал с себя очки. Отшвырнув их в сторону и не обратив внимания на звук разбившегося стекла, он шагнул вперед.

— И что ты сделаешь, Бэрри? — осклабился Томкинс.

Мистер Бэрри не отвечал. Он продолжал кричать, как сумасшедший, но в следующее мгновение его крик перерос в рев разъяренного зверя. Уже не понимая, что он делает, не осознавая, что происходит, и не помня себя от ярости, Уолтер разорвал на груди жилетку вместе с рубашкой.

— Не-е-ет! — раздался откуда-то из глубины дома отчаянный женский крик. — Нет, Уолтер! Нет!

Почтальон Томкинс отшатнулся. То, что произошло дальше, по-настоящему его ужаснуло.

Все тело Уолтера Бэрри напряглось так, словно каждую его мышцу свело дикой судорогой, глаза налились кровью, будто в них одновременно лопнули все сосуды, а гримаса исказила его лицо до полной неузнаваемости.

Поначалу почтальон решил, что у Бэрри вырос горб. Спина начала сама собой подниматься, а плечи — раскрываться, как будто всего за секунду до этого они были сшиты между собой крепкой нитью.

Уолтер Бэрри изменился. Только что это был маленький ничтожный человечек, но с каждым мгновением его фигура стала раздаваться во все стороны, как кипящий вар, спешащий вырваться из котла. Вот он уже одного роста с онемевшим от потрясения почтальоном. Вот он выше на две головы. Вот уже не помещается в дверном проеме…

Тихого стеснительного клерка в отпуске, мистера Уолтера Бэрри, больше не было. Его место заняло огромное чудовище, с чьих будто бы вырезанных из камня мышц спадали обрывки крошечного костюма. Лицо хозяина дома также изменилось. Оно превратилось в искаженную морду с крошечными алыми глазками, оскаленной пастью, полной длинных желтых клыков, и гримасой ярости.

— Нет! Не надо, Уолтер!

В дальнем конце темного коридора показалась женщина — на ее лице застыли ужас и отчаяние. Она пыталась остановить мужа или, вернее, то, что им когда-то было.

Но он ее не слышал.

С диким ревом, от которого задрожали стекла в окнах и закачались лампы, огромный тролль вышел за двери, шагнул к почтальону и схватил того когтистой лапой за плечо. Хватка оказалась такой сильной, что и одежда, и плоть человека тут же порвались под длинными кривыми когтями; сами когти сжались где-то внутри плеча, ломая кости с жутким хрустом. Потекла кровь, обагряя синюю форму, крыльцо дома и землю вокруг.

Томкинс закричал от боли, но долго кричать ему не дали. Тролль широко раскрыл пасть и сомкнул ее вокруг шеи почтальона, отчего голова последнего полностью в ней исчезла. Крик прервался, и тролль сжал клыки. Раздался хруст переламываемого хребта, и отпущенное безголовое тело, разбрызгивая вокруг себя кровь, рухнуло на мощенную камнем дорожку.

Тролль начал жевать. Огромный кадык дернулся под бурой шкурой широкой глотки, когда он проглатывал фарш из головы почтальона.

— Что ты наделал, Уолтер?! — воскликнула миссис Бэрри, выбежав на улицу. — Зачем?! Господи, что же теперь будет?!

Тролль, уже успев остыть, удовлетворенно взирал с высоты своего роста на обезглавленное тело почтальона Томкинса.

— Эй, ты! Уолтер! — миссис Бэрри схватила чудовище за его здоровенную когтистую лапу. Тролль недоуменно повернул голову к женщине с таким видом, как будто увидел ее впервые. — А ну, быстро взял его и пошел в дом!

— Ээххрр… — недовольно прорычало чудовище — очевидно, тролль не собирался выполнять какие-то приказы какой-то маленькой слабой женщины.

— Я кому сказала!

Миссис Бэрри побелела от гнева — даже самый глупый из троллей понял бы, что спорить с ней сейчас опасно. Этот же конкретный тролль тоже все понял. Он стыдливо опустил голову и уставился в землю, не в силах поднять взгляд на жену.

— Да-да, Уолтер, тебе должно быть стыдно! — миссис Бэрри начала отчитывать тролля, как будто это по-прежнему был мистер Бэрри и он провинился всего лишь в том, что задумался о чем-то над сковородой и пережарил тосты. — Что ты натворил?! Не мог стерпеть, да?! Что встал как столб и уши развесил? Тащи его в дом!

Тролль нагнулся, схватил труп почтальона за ногу и поволок его в прихожую. Чтобы пролезть в дверной проем, ему пришлось пройти боком и едва ли не в три погибели, и все равно при этом он ободрал кожу на груди о дверной косяк.

Когда огромное чудовище и его жертва оказались в прихожей, миссис Бэрри поспешно осмотрела пустую улочку, не обделив вниманием и окна соседних домов. Неужели никто ничего не слышал и не видел?

Миссис Бэрри не удостоила лужу крови на дорожке и короткого взгляда — лишь поспешила захлопнуть дверь. После этого она еще долго отчитывала тролля, а он стоял в углу, как провинившийся ребенок, подогнув голову и уткнув затылок в потолок. Каждый раз, когда он начинал неловко пожимать плечами, платяной шкаф и комод опасно подрагивали.

— А если бы кто-нибудь увидел?! — уперев руки в бока, говорила миссис Бэрри, задрав голову и не сводя строгого взгляда с тролля, который от страха не знал, куда себя деть. — Болван! А если прознают они? Как думаешь, чем тогда все закончится? И нечего скулить! Сам виноват! Надейся, что все обойдется! Ради нас с детьми! Подумай о Доджи и Джейми! Что с ними будет, если тебя заберут? Вот что мне с тобой делать? — Кажется, миссис Бэрри начинала успокаиваться. — Пусть все немного утихнет, потом я вылью несколько ведер воды на дорожку. И сбегаю к маме за мясорубкой для этого вот. — Она кивнула на обезглавленного почтальона. — Будут котлетки. Никаких кровавых ужинов и немытых людей — это вредно для желудка, ты же знаешь. А еще и одежда! Что прикажешь делать с его фуражкой, которую ты проглотил, а?.. Ничего, попьешь настойки, она сама выйдет. И нечего так на меня коситься! Это не я виновата! Пойду успокою детей. И чтоб ни звука мне тут. И из угла не смей выходить. Господи, знала бы я, сколько будет от тебя бед, когда выходила замуж… Нужно было послушать маму…