Зимние наваждения (СИ) - Чоргорр Татьяна

— Я услышал тебя, Голос Щуров. Я хочу тебя и всех вас успокоить: Голкья ничто не угрожает, как бы ни вышло с родством у того Иули.

…Если только Ромига не «прилипала» сам. А то получит он убежище на Голкья, а потом Навь вырвется с Земли и придёт за ним, и выявит полукровку, а голки вступятся… Нет, что за бредятина лезет в голову! Он тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли — с трудом сглотнул накатившую тошноту.

— Спрошу про другое. Тот Иули был в здравом уме?

— Да, — Латира вздохнул. — Когда я ходил за ним следом и искал его дружбы, он учил меня наблюдать, рассуждать, делать выводы… Как же я завидовал остроте и ясности его ума! Неколебимой стойкости в опасностях и лишениях тоже завидовал, до последнего моего дня среди живых.

Острый взгляд голки слегка затуманился. Ещё капельку сонастройки, и Ромига подцепил бы кусок каких-нибудь воспоминаний: не напрямую от собеседника, так из памяти Теней… Незачем. Нав стиснул лежащие на коленях кулаки.

— Голос Щуров, скажи, вы так и не знаете, куда он ушёл? Жив ли он сейчас?

Латира развёл руками.

— Он не хотел, чтобы на Голкья знали, куда он идёт, и мы не знаем.

— Скажи, он был плетельщиком судьбы?

— Если был, то ничем не проявил себя. Посто очень сильный колдун. Умелый, упорный…

— Ладно, хвалит об этом Иули! А расскажи-ка мне, Голос Щуров, что вообще вы знаете о плетельщиках судьбы?

Голки фыркнул и, неожиданно, рассмеялся:

— Нимрин, ты, правда, желаешь услышать всё? Все-все-все сказки охотников и предания мудрых о таких как ты? Я-то расскажу, мне не трудно. Но пока ты будешь сидеть здесь и слушать, ты успеешь стать тем, кого видел в моём зеркале. Даже если ты бодрствуешь, круг понемногу меняет тебя. Медленнее, чем спящего, но времени как раз хватит.

Нав судорожным, непроизволькым жестом потрогал шею — не прорастает ли грива? Тряхнул головой, хотя уже проверял: от этого только хуже. Пока пережидал приступ дурноты, Латира осторожно положил руку ему на плечо:

— Нимрин, я вижу, Иули ранил тебя. Увы, я не понимаю, чем и как, поэтому не могу помочь. Не знаю, что за ловушку он оставил в своём доме? Я не ожидал такого, мне очень жаль. Если ты немного отдохнёшь здесь, чтобы прийти в себя, с тобой не успеет случиться ничего непоправимого. Или я перенесу тебя изнанкой сна — скажи, куда?

Нав плавно, осторожно распрямил спину, развернул поникшие плечи, поднял голову, глубоко вздохнул и медленно выдохнул… В глазах чуточку прояснело, но связных мыслей не прибавилось.

— Латира, верни меня в дом Иули.

— Ты уверен?

— Да, пожалуйста. Верни меня туда, откуда взял.

Свернуться клубком на каменном полу, в тишине и темноте… Нав мог материализовать подстилку, даже кровать или кресло — магической энергии хватило бы. Но холодный и жёсткий камень помогал держаться за действительность, пока в мозгу мельтешат клочки мыслей и обрывки из памяти Теней.

Обрывки? Да как же! Сами Тени здесь: живая клубящаяся Тьма. Блудный Иули не зачаровывал против них стены своего жилища, и здесь им такой же дом, как в логове Онги, лишь алтаря недостаёт. Не осталось бродячих алтарей, и не надо. Тени льнут к своему Повелителю, какие бы песни он ни пел, сколько бы ни отказывался от их силы. Не желает силы — пусть возьмёт память. Зачем ему слушать сказки охотников, предания мудрых? Тени покажут Повелителю, как всё было на самом деле: как жили, ворожили, умирали прежние плетельщики судеб. Даже изнутри: как они сознавали свой дар, как учились им пользоваться…

Неизвестно, сколько часов или дней минуло. Тело заледенело и затекло, под боком твёрдый камень — голкья. Одно слово для мира и плоти мира, где подбитый геомант нашёл временное пристанище, и откуда ему надо бы поскорее уносить ноги. Он до боли зажмурил глаза, отбрасывая наведённые ощущения и образы чужих жизней, вглядываясь в сияющую паутинку под закрытыми веками. А узор-то как гармоничен, кто бы подумал! Менять, переплетать его — только портить. Да слабины-то не сыщешь, чтобы менять. Хороша вышла «золотая клетка» для редкой зверушки, для плетельщика судьбы, для живой вундервафли — нава-геоманта. Латира не врал — не знал, щуры не ведали, сама такая выросла, сплелась, всё одно к одному, письмо Иули — последней каплей, замковым камнем, завершающим штрихом. Лучшим поводом, чтобы навсегда закрыть за собою дверь, замуровать и забыть: своё прежнее лицо в зеркале, навов и Навь, Тайный Город, Землю…

Да здравствует чёрный оборотень Нимрин?

Нет, нав Ромига всё-таки видит лазейку для себя! Догадывается, как изгладить из действительности след проклятого письма, увести его в небыль и выкинуть из головы. Тогда будет не страшно идти домой. Останется прежняя задача — найти дорогу. Но возвращаться не страшно, и никакой долг не воспрепятствует.

Из холода бросило в жар и обратно. Живая вундервафля, чудо-оружие — это не про Голкья, это про геоманта в Тайном Городе. Ромиге ли не знать, как Тёмный Двор прикармливает полезные диковины любых генстатусов, а кого не удаётся прибрать к рукам, тех безжалостно уничтожает? То же и все Великие Дома. Нава-геоманта комиссар Сантьяга побережёт, придержит в рукаве подольше других козырей, но рано или поздно разменяет… Ну и что в этом нового для гарки, воина Тёмного Двора, чья жизнь ценится дорого, но не дороже блага Нави?

Ромига встряхнулся и сел под стеной, обхватив колени. Откуда дурацкая нутряная убеждённость, будто геомант служит чему-то большему, нежели один Великий Дом? Будто размениваться на меньшее для плетельщика судьбы — беззаконие? Что за ерунду насочиняли голки про особый долг перед миром, перед мирами? Хотя, так-то вычитанное Ромигой в библиотеке Цитадели не противоречит ничему из памяти Теней. Дар один и тот же, работает примерно одинаково. И работает тем заметнее для обладателя дара и окружающих, чем хуже дела у мира как целого.

На Голкья у Ромиги получилось особенно наглядно. Наритьяры долго нарушали устоявшееся социальное равновесие, беззаконно возвышая свой клан в ущерб соседям. Этот кризис голки могли бы разрешить, опыт борьбы с выскочками у мудрых имеется. Но Наритьяра Старший отчаянно интриговал, а Наритьяра Средний начал ломать уже не социум охотников — природно-магические циклы, стабилизирующие, помимо прочего, планетарную орбиту. Мудрые, ослабленные смутой, рисковали не справиться. Да ещё Онге с Пращуром не лежалось спокойно на алтарях… Ромигу занесло в гущу событий, он реагировал по ситуации, вслепую, наугад. Лишь оглядываясь назад, он видит: траектория движения вышла на удивление красивая. И чтобы аккуратно закруглиться, ему осталось выполнить обещание, которое он дал Альдире. Тени, раз уж снова явились и налипли, помогут ему в этом. Так он поскорее развяжется с Голкья и займётся проклятым наследством Иули.

«Голос Щуров, мы не договорили…»

— Да, Нимрин. Рад видеть тебя во здравии.

— Латира, я кое-что прикинул. У меня есть предложение для тех, кто говорит через тебя. Кто из Одиннадцати до сих пор хранит сны Голкья?

— Все Одиннадцать среди нас.

— Кто из Одиннадцати имеет, что сказать нынешнему Совету мудрых? Кто ещё из вас желает возвратить живым забытое и утраченное во время бедствий и смут?

— Многие желали бы. Но хранители снов разучились говорить с живыми. Они чувствуют иначе, думают иначе, плохо помнят себя прежних.

— А если я верну им, каждому, память его Тени? Если на время предоставлю им свой голос? Они будут говорить?

— Нимрин, ты, правда, готов стать проводником? Ты выдержишь?

— Надеюсь, да. Так правильнее… Ярче и быстрее, чем пересказывать мудрым сказки Теней. Я стану проводником. Только ты, Латира, проследи, чтобы никто из вас не забрал у меня больше, чем я отдаю. Ты сможешь за этим проследить?

— С помощью Альдиры мы справимся. Подумаем вместе, как облегчить твою ношу.

— Хорошо. Давайте, отработаем всё, прежде чем являться Совету…

***