Марина Казанцева - Свет Дивояра

С удивлением Лён понял: а ведь действительно Дивояр в небо не глядит, в нём даже звёзды не видны — настолько перекрывает небесные светила мощная видимая аура города волшебников — даже ночью на улицах его светло, почти, как днём.

И всё же затея разузнать что-то о таинственном небесном объекте стало для Лёна делом чести: какой-то нищий учёный из сказочной зоны может разглядывать небо в объектив своей старенькой трубёшки, а дивоярцам с их поистине необъятными возможностями нет до этого интереса! Так, первым делом надо бы как-то разжиться средством наблюдения за небом. То есть нужен телескоп! Надо либо добыть его где-то, либо сделать самому. Он не представлял себе ни объема работ, ни устройства прибора — только чисто теоретически. Нужны линзы — где их взять? Кого спросить?

В один из дней, когда вся сдружившаяся за год компания отправилась в очередное турне по девушкам, Лён отговорился какой-то причиной и укатил совсем по другим делам — он направился к мастерам по стеклу, чтобы договориться о выплавке и шлифовке линз.

Разговор с владельцем одной лавки стеклянных изделий дал не тот результат: его просто не поняли: стеклодувы не отливают стеклянные изделия, а выдувают их — это тонкостенные изящные бокалы, вазы, статуэтки и прочая. Есть ещё изготовители оконных стёкол, но такого, чтобы делать какие-то там непонятные линзы — нет, таких мастеров хозяин не знает. Непонятно было торговцу — чего хочет от него этот господин?

Огорчённый неудачей Лён уже собрался на выход, как к нему повернулся один из посетителей лавки, до этого молча разглядывавший цветные фиальцы для духов. Едва этот высокий худой человек в богатой длинной собольей шубе обернулся, то Лён сразу признал в нём старого знакомого, которого он по наивности ранее считал филином. А оказалось, что этот старый маг на самом деле человек, только легко оборачивался птицей — так ему было удобнее жить на дубе у Фифендры. И вот Лён с радостью увидел знакомое лицо: Филиппа Эрастовича Гомонина, который однажды вел в их классе фантастический урок древней истории. Подозревал Лён, что старый учитель был старше вообще всех ему знакомых дивоярских магов, потому никогда и не представал в молодом виде. Возможно, он так стар, что видел своими собственными глазами события Троянской войны! Эх, забыл Лён о старом учителе, а надо было бы расспросить о многом!

Узнав о проблеме Лёна, Гомоня призадумался.

— Пожалуй, можно справиться с твоей задачей. Действительно, в Дивояре на звёзды не глядят. А вот кое-где очень даже глядят. Есть у меня знакомые среди учёной братии. Хоть науки на Селембрис не в почёте, однако ж куда спрячешь человеческую любознательность.

Так Лён познакомился с представителями редкого на Селембрис вида: учёными. В волшебной стране действительно, наука развивалась мало, и больше в отношении практическом — для обустройства быта. Чисто познавательная деятельность была тут людям чужда: а смысл какой? Ну будешь ты умело классифицировать разных там букашек-таракашек. Зачем всякая там математика-физика, а тем паче астрономия — всё, что нужно люди получили от своих отцов: зодчество, работы с металлами и камнями, выделка кож и текстиль, выплавка стекла, разведение домашнего скота и сельское хозяйство. Для лечения болезней есть травники, если у кого болезнь тяжёлая, то — знахари. Всё, что нужно для жизни, у людей есть, а сверх того — занятие для чудаков. Главное — не навредить природе волшебной страны, сохранить реки и землю чистыми, леса не вырубать сверх положеного. Можно и нужно жить с природой в гармонии — утверждали учёные мужи. Вот этому и надо учить народ. Конечно, не одним хлебом насущным жив человек. Для радости души есть музыка, живопись, сочинительство — тем более что эти вещи творятся из ума и больших жертв от природы не требуют. Да, человеку мало только прокорма, он деятелен духовно, но в этом отношении следует развиваться осторожно, так что наука есть не что иное как избыток рассудочной составляющей человечества. Это лишь развлечение, которое не должно становиться достоянием многих, иначе оно может разрушить гармонию общества и привести ко многим разрушениям.

Так говорили Лёну учёные мужи, собравшиеся в тесном помещении кафедры университета в одном из крупных городов, куда молодого дивоярца привел Гомоня. Тому в диковинку было видеть этих пожилых, а большей частью старых представителей науки. Сухощавые, с выбритыми по тамошней моде подбородками, в больших шубах, поскольку в едва топленом помещении было довольно холодно, в плоских средневековых шляпах, они напоминали ему портреты с картин Гейнсборо, Брейгеля, Брехта. Председатель общества чем-то походил на Эразма Роттердамского.

Странно было Лёну, он не понимал, что интересного нашёл тут пенсионер-дивоярец Гомоня. Хотя никогда Лён не видел, чтобы тот творил волшебство. Разве только если его удивительные уроки, во время которых словно наяву переживаешь всю атмосферу эпохи, или погружаешься в историю, как происходит это в зоне наваждения. Поистине, из всех волшебников Дивояра Гомоня был самым удивительным, поскольку владел искусством очарования. Его тут, кажется, знали и считали за своего, хотя он и дивоярец. Учёные охотно с ним беседовали, и большая часть рассуждений сводилась к философствованию, к сложным терминологическим дуэлям, к игре понятий.

Всё это было Лёну неинтересно, потому что он не видел в этих отвлечённых от реальности философских вопросах ничего практически полезного.

— Так-то оно так, — соглашался с очередным доводом в пользу усекновения наук Гомоня, — но и пребывать в перманентном состоянии наука не может — она просто превращается в софистику, а учёные вырождаются со временем в напыщенных жонглёров словами. Но и с другой стороны: чрезмерное развитие науки всегда влечёт за собой разрушение окружающей среды. Кто может остановить процесс, который по мере развития будет только набирать мощь и будет из умственных построений превращаться в самостоятельную движущую силу. Ведь если наука будет делать жизнь людей проще, удобнее, комфортнее, чем меньше надо будет людям прикладывать усилий для обеспечения жизни, тем более они будут входить во вкус и вкладывать в развитие такой науки средств, тем самым двигая её и побуждая к дальнейшему развитию и тем самым всё более разрушая среду жизни.

— Не знаю, о чем вы говорите, — пожимал плечами "Эразм", — как может наука быть вредной. Это же простое рассуждение о свойствах веществ, о человеческой природе, математические выкладки, которые отнимают у природы лишь самую малость — в виде бумаги, на которой пишутся формулы. Так ведь любовная переписка нашего герцога с его возлюбленной может составить несколько томов нашей библиотеки. И то на бумагу используется всякий мусор — тряпки, щепки. Это скорее полезный оборот отходов, которые ранее просто бы сжигались.