Лилия Баимбетова - Перемирие

Что-то детское было в ее лице, когда она поджала губы и скосила глаза на кончик своего носа. Становилось темно, рубеж, отделяющий сумерки от ночной тьмы, был уже пройден. В темном воздухе полетели тихо мелкие снежинки.

И вдруг — настолько вдруг, что мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее, — я увидела, как что-то темное и большое полетело со стены вниз и тяжело упало в рыхлый снег, и это что-то было — тело часового. И они заполнили весь двор — кричащие мохнатые твари. Воздух наполнился визгом и низким, отрывистым лаем; воздух наполнился мохнатыми огромными телами, и блеском кривых сабель, блеском оскаленных клыков… часовые лежали в лужах крови, темнеющих на сером снегу. Из караулки выбежал высокий худой парень, светловолосый, без сапог, в расстегнутом камзоле. Пригнувшись, он прыгнул босыми ногами в рыхлый снег, полоснул мечом по морде одной твари, ткнул в живот другой, и тут же на него накинулись, затоптали, повалили в снег, и скоро он перестал двигаться и, видимо, жить.

Одна из этих тварей возникла перед нами. Тогда я и не рассмотрела этих существ, даже то, что напало на меня саму. В моей памяти только и сохранились мутные коричневые глаза и белые клыки, с которых капала слюна, и кривое, зазубренное, широкое, странное лезвие сабли, угрожавшей мне. Я оттолкнула Ольсу назад и развернулась, прикрывая ее. Правая моя рука метнулась к бедру. Меча не было.

Это было — как в кошмарном сне, ибо только во сне мне могла привидеться, что я вышла куда-то без оружия. Вот он, благословенный Север, где шесть веков не было войны, вот его влияние.

— Беги, — крикнула я бледной, замершей от испуга Ольсе.

Повернувшись, она бросилась к зданию, путаясь в длинной юбке. Я ударила нильфа ногой в живот, прыгнула назад, уворачиваясь от сабли. И в развороте поймала тот момент, когда Ольсу, взбежавшую на крыльцо и схватившуюся за ручку двери, настигло мохнатое кривоногое существо и с короткого замаха воткнуло топор ей в спину. Ольса словно споткнулась. Нильф выдернул топор, и кровь хлынула на белый мех. Светловолосая голова мотнулась в сторону, Ольса наклонилась вперед, к двери, и вдруг отшатнувшись назад, упала. Тело ее, белое с красным (зеленый шарф остался у двери), безвольно, словно тряпичная кукла, скатилось по ступенькам и замерло в снегу.

Я закричала. Рыхлый снег, в который я проваливалась почти по щиколотку, мешал мне — никогда еще мне не приходилось драться в таких условиях. Рычание и вой пугали меня. Я уворачивалась от ударов, отходя к зданию; все это казалось мне сном или бредом, не имеющим с явью ничего общего, я еще не успела осознать, что происходит. Никогда еще я не видела ТАКИХ нелюдей. Они заполняли двор — неясные, мохнатые, темные тени, рычащие и визжащие; что-то фантасмагоричное было в этой картине…

Мохнатая туша сбила меня с ног (на меня пахнуло теплом и запахом мокрой псины), я упала в мокрый снег и неожиданно ударилась со всего размаха обо что-то головой и на миг словно потеряла сознание. Это было как вспышка темноты перед глазами. А когда это прошло, и зрение мое прояснилось, надо мной был занесен топор. Лезвие его смутно белело в наступающей темноте. Я перекатилась на бок, уворачиваясь от удара, и оттолкнулась от земли, собираясь вскочить, и тут огромная мохнатая туша свалилась на меня сверху, тяжело вдавив в снег.

Мокрый, псиный, животный запах окружал меня со всех сторон, жесткий лохматый мех щекотал мне лицо и мешал дышать. Тело, лежавшее на мне, было настолько тяжелым, что я не могла даже пошевелиться, не то что выбраться из-под него. Это длилось мгновение, но показалось мне очень долгим — это ощущение душной мохнатой темноты. Кто-то отшвырнул тело нильфа с меня.

— Вставай.

Надо мной стоял хонг. Я была в таком смятении, что раньше не почувствовала его, но сейчас я его чувствовала и оттого узнала — он был почти неразличим в темноте, лишь алые глаза светились. Я вскочила и, нагнувшись, быстрым движением схватила отлетевший в сторону, мокрый от снега нильфский топор.

Редкие звезды сияли в черном небе, снег уже не шел. Огромное, ночное, опереточно красивое небо было над нами, и над грубыми каменными стенами, и над зданием крепости с ее башенками и выступами, и над двором, где в рыхлом снегу они визжали и рычали, разрывая на части мертвые тела и добивая еще живых. Парадные двери были уже распахнуты настежь, и свет из холла падал на заснеженные ступени и на тело Ольсы, лежавшее внизу возле лестницы. Вокруг нее на снегу расплылось красное пятно, видно, она умерла не сразу, а, может, и тогда еще была жива. И в холле уже кипел бой. Мы бежали к зданию, больше уклоняясь, чем нанося удары. Топор был почти бесполезен мне, я ткнула им пару раз по мохнатым плотным телам, отстраняясь от соперников, и только; никогда в жизни мне не приходилось драться топором, никто не юге не использует боевые топоры, разве что орд-даны. У лестницы я бросила топор, перешагнула через тело Ольсы, попав ногой в красный, пропитавшийся ее кровью снег, и взбежала по освещенной лестнице, врываясь в светлый холл. Прямо у дверей я подобрала короткий меч, лежавший рядом с отрубленной рукой в зеленом рукаве.

Всюду горели свечи, отражаясь в зеркалах и лепной позолоте. За распахнутой направо дверью слышен был пронзительный женский крик, не заглушаемый визгом и рычанием нильфов. В холле был бой. Стражники сражались с мохнатыми нильфами, в воздухе стояли звон и лязг металла, крики раненых и умирающих и все звуки, издаваемые нильфами.

Передо мной рухнул невысокий полный мужчина с топором в животе. Его яркие голубые глаза бессмысленно уставились на меня, он хватал ртом воздух. Я ударила нильфа, прыгнувшего за ним, по мохнатому горлу.

У основания лестницы, на нижних ступенях, стояла госпожа Лайса в зеленых брюках и белой кружевной сорочке, с растрепанными льняными кудрями и что-то кричала, бешено работая мечом. Два нильфа, огромные, даже выше нее, темно-коричневые (их мокрый мех блестел в свете свечей), рыча, наседали на женщину с топорами. Лицо ее было искажено, рот нелепо перекошен. Так же, как они рычали и визжали, точно так же она бессмысленно кричала какие-то ругательства, не останавливаясь и не переводя дух.

Бой был и в тронном зале, за распахнутыми массивными дверями, и выше по лестнице. Возле двери высокий светловолосый мужчина в расстегнутом зеленом камзоле, сжав рукоять меча обеими руками, отбивался от наседающего на него крупного нильфа. Лицо у стражника было испуганно-растерянное, словно он не понимал, что происходит. Позади меня слышны были хрипловатые выкрики хонга. Я все никак не могла отделаться от ощущения, что это просто сон. Скольких нелюдей я повидала на своем веку — это просто ужас! Но таких нелюдей я не видела никогда. Они выли и рычали, и слюна летела с их оскаленных блестящих клыков. Темно-коричневый мех был точно такой, какой бывает у северного медведя, неделю-другую посидевшего в клетке по нашей южной жаре. На кривых своих лапах, стуча когтями об светлый паркетный пол, они неуклюже кидались на людей и отскакивали, рычали и взвизгивали, их морды были явно звериными, и ни крупицы разума не светилось в мутным темных глазах. Нильфы. Северная угроза во плоти. Они были совершенно нереальными, как неумело сделанные костюмы на дурацком маскараде.