Ширли Рейн - Жертвенник

Значит, Королева и в самом деле погибла?

– Нет, сын мой, нет. Успокойся, я жива. И ты пока тоже, слава Богине.

Эрритен с трудом приподнял тяжелую голову и огляделся. Он лежал на постели в той самой комнате, которую покинул всего несколько часов назад. Королева Моок, во плоти и крови, стояла рядом и внимательно смотрела на него. Нет, это что угодно, только не загробный мир. Вон и занавеска, из-за которой выглядывает испуганное, смазливое личико Рари. Значит, он и вправду жив.

Внезапно, причиняя нестерпимую боль, в его сердце как будто вонзилась тонкая, острая игла. Эрритен вспомнил, о чем он думал, когда склонился над распростертым перед ним пленником. Королева не любит его, и все они, те, кого он считал своими Братьями и Сестрам, ненавидят и презирают его…

– Это не так, сын мой. Успокойся и прости, что я была вынуждена столь жестоко обойтись с тобой, заставила усомниться в нашей любви. У меня не было другого выхода. Время поджимало. Ты прощаешь меня?

Что это? Сама Королева просит у него прощения? На глазах выступили слезы, в горле пересохло, Эрритен не мог произнести ни слова. Сердце отпустило, холодный ком в груди медленно таял, на душе с каждым мгновеньем становилось легче и светлее, а слезы все текли, текли… Это были слезы радости, и потому Эрритен не стыдился и не сдерживал их. Жизнь возвращалась – он снова был не один.

– Я знаю, что прощаешь, – все так же мягко продолжала Королева. – Ты отлично справился со своей задачей, сын мой, хотя тебе пришлось нелегко. Я понимаю и ценю это. Но, главное, мы успели. И Проклятый Богиней поверил нам. Пришлось, правда, для убедительности пожертвовать жизнью одного из наших рабов. Но – невелика потеря.

Главное, дело сделано. Теперь остается только ждать. Отдыхай, набирайся сил. Все, что мы имеем, к твоим услугам. Хочешь, придет врач? В селении У Горячей Воды есть один, который, по слухам, знает свое дело.

Эрритен замотал головой. Какие тут, у дикарей, могут быть врачи? Знахарь со своими побрякушками и заклинаниями, вот что такое, по их понятиям, врач. И, главное, зачем ему врачи? Он снова обрел любовь тех, кто ему дорог, и это – лучшее лекарство. Теперь… Да, теперь, без сомнения, все будет хорошо.

Наверно, Королева как-то воздействовала на Эрритена, потому что его неудержимо потянуло в сон. Она продолжала что-то говорить, но родной голос звучал все тише, все глуше… Смолк.

Эрритен спал. Крепко, без сновидений; измученная душа отдыхала, а уставшее тело восстанавливало свои силы.

8 июня 1 года Свободы 6 часов 10 минут утра.

Мы летим домой, и у меня всего несколько минут, чтобы рассказать о самом важном. Все подробности потом. Вот это было приключение – мне такое и не снилось! И, главное, Ален с нами, и все целы и невредимы, хотя, по правде говоря, я считаю, что нам просто здорово повезло. Может, мое везенье распространяется и на остальных?

Ален жив, хотя весь в синяках, ссадинах и вообще какой-то полусонный и вялый. Говорит, толком ничего не помнит, потому что почти все время спал. Так, обрывки какие-то. Пауки, наверно, опоили его каким-нибудь сонным зельем, чтобы он не доставлял им лишних хлопот.

Мы нашли истукана, о котором упоминалось в записках, и сумели проникнуть в Каменный Город. Когда-нибудь я, как тот путешественник, обязательно исследую его вдоль и поперек – там столько интересного! А что? Если у нас с пауками и вправду будет мир, может, они и не станут возражать. Ну, а если нет, тогда и спрашивать будет некого.

В это трудно поверить, но пауки действительно предложили заключить с нами мир. Дескать, они будут жить на своей половине острова, а мы на своей. Никто никого не трогает, каждый сам по себе. Антар, понятное дело, один решать такой важный вопрос не стал, и поэтому пока заключил с ними перемирие. На неделю.

Он не очень-то верит, что пауки предложили это искренне. Думает, тут какой-то подвох. Но ведь они выполнили свое обещание, отпустили нас, верно? Хотя могли этого и не делать. И, главное, они отпустили самого Антара», своего врага номер один. А ведь по-настоящему пока только он и умеет обращаться со всей этой немыслимой техникой. Без него люди, скорее всего, потерпят поражение, и пауки наверняка догадываются об этом.

И все же Антар на свободе, целый и невредимый.

Как это надо понимать? По-моему, только так: они и в самом деле не хотят больше воевать.

Я рад, по правде говоря, если это так. Что, разве плохо было бы, если бы между нами и пауками действительно установился мир? Никто никого не убивал и не боялся бы. Можно было бы сесть в спидер и полететь… куда пожелаешь. Мир велик, наверняка в океане есть и другие острова.

Все, садимся. Представляю, как сейчас все обрадуются, увидев Алена.

Я сегодня вечером уезжаю, Криста, – сказала Трейси. – Вот, зашла узнать, как ты себя чувствуешь. – Хорошо, совсем хорошо. Садись. Больничная комната была крохотная, в ней только и помещались, что постель, стул и маленький столик. Но чистая. Белые занавески на окне, белое белье на постели, выкрашенные известковым раствором чуть голубоватые стены, тщательно выскобленный деревянный пол. На широком подоконнике стоял глиняный кувшин с букетом лесных цветов. И не каких-нибудь, а крупных фиалок, которые растут только высоко в горах, в самых трудно доступных местах. Они распространяли вокруг необыкновенно нежный аромат.

Трейси опустилась на стул. Сегодня Криста и в самом деле выглядела гораздо лучше. Да что там лучше – ее просто было не узнать. По подушке раскинулись чисто вымытые, вьющиеся темно-рыжие волосы красивого медного оттенка, синяки начали выцветать, а кожа, наоборот, приобрела чуть розоватую окраску и уже не казалась такой мертвенно-бледной. Даже седина, которой были пересыпаны ее волосы, уже гораздо меньше бросалась в глаза. Но отчетливее всего изменения проступали в выражении лица.

Всего пару дней назад, когда незнакомец по имени Пао на руках принес в дом Трейси неизвестную женщину, на нее было страшно глядеть. Истерзанная физически и морально, потерявшая всякую надежду, до конца еще даже не осознавшая, что все ее несчастья остались позади, Криста больше напоминала человека, уже перешагнувшего черту, отделяющую живых от мертвых. Или, по крайней мере, старуху, одной ногой стоящую в могиле – с этими ее наполовину седыми лохмами, трясущейся головой и, главное, ушедшим глубоко в себя взглядом и печатью таких страданий на лице, которую, казалось, не могло смыть ничто и никогда.

Сегодня она выглядела так, словно сбросила двадцать, а то и тридцать лет. Загнанное выражение исчезло из ее красивых серых глаз – они смотрели ясно и открыто; иногда в них даже как будто мелькала улыбка. И сегодня стало видно совершенно отчетливо, что Криста все еще на редкость хороша, несмотря на нездоровый цвет лица и вялую кожу, морщинки у глаз и губ, седину в волосах, резко асимметричный рот – одна сторона вздернута, другая опущена – и трясущуюся голову. Теперь на первый план выступило совсем другое – блестящие, точно драгоценные камни, удивительно красивые серые глаза, высокие скулы, чистый лоб, который не портил даже извивающийся по нему бледный кривой шрам, прямой точеный нос и пухлые губы, не синеватые, как прежде, а тоже слегка порозовевшие. Сколько же ей лет, подумала Трейси? Наверно, еще и тридцати нет. Ну, в крайнем случае, лишь чуть больше.