Наталья Бульба - И осталась только надежда

Мы шли последними, так что у меня была возможность получше рассмотреть ушедших вперед ребят. Не лица, их я уже видела, то, как они двигались. Внешне расхлябанно, я бы даже сказала, неэкономно и вызывающе. Но мой взгляд замечал то, что раньше осталось бы незамеченным. Вроде вместе, но каждый по себе. Вроде толпа, но в ней ощущается четкий порядок, целесообразность.

Боюсь только, что это вижу не только я.

Эта мысль оказалась весьма своевременной. Щупальце внимания коснулось меня, напоминая, зачем именно мы здесь, заставляя действовать.

Надув губки, и скорчив недовольную физиономию, дернула мгновенно сориентировавшегося Андрея за руку.

— Долго еще?

Толик оглянулся, окинул Сизова скептическим взглядом, словно говоря: нашел с кем связаться, и ушел с тропинки влево. Стас хлопнул Миху по плечу, что-то прошептал в самое ухо и они довольно грубо засмеялись, уходя правее.

Я же буквально повисла на шее у Андрея, заглядывая ему в глаза.

— Почти пришли. — Его руки уверенно обхватили меня за талию, прижимая к сильному телу. — Уверена?

Шепот был настолько тихим, что я не столько расслышала вопрос, сколько догадалась.

— Тогда пойдем быстрее, — капризно протянула я, буквально выкручиваясь из его объятий. — Мне здесь не нравится.

— Сама просила. — Грубо бросил Толик. — Теперь не ной.

— Ты бы прикусил язык, — жестко обрезал его Сизов, так и не отпустив мою руку. — Заведи себе девчонку….

— А может мне больше нравятся мальчики? — С пошлым намеком фыркнул тот, и сально засмеялся над собственной шуткой. Парочка справа вторила ему таким же гоготом.

— Псих ты, Толян, — ляпнула я, когда мы с Андреем поравнялись с ним. — И юмор у тебя идиотский.

— Андрей, заткни его, — раздалось от кого-то из тех, кто ушел вперед. — Какого лешего ты его взял с собой?

— Заткнись сам, Серый, — фальцетом взвизгнул Толян. — Достал со своей правильностью.

— Всем заткнуться, — рявкнул Сизов, прекращая перепалку. — Желающих высказаться отправлю обратно.

— А меня? — я воспользовалась предоставленной им возможностью.

— А тебя я отправлю обратно только вместе с собой, — заверил он меня, с нежностью улыбнувшись.

«На прайм-базе было проще», — пожаловалась я Вилдору. Мне просто хотелось услышать его голос.

«Не расслабляйся».

Услышала и пожалела о собственном желании. Впечатление, как от неожиданно прижавшегося к горлу лезвия. Такое же отрезвляющее и лишающее иллюзий.

Чем дальше мы продвигались по лесочку, тем чаще мелькали свидетельства приближающихся руин. Железные прутья, обломки кирпича, бетонное крошево, куски проводов, кое-где между тонких березок виднелись изуродованные временем и людьми столбы. Яркая зелень не могла скрыть следы вандалов.

Но меня интересовало не столько это, сколько собственные ощущения. Чувство страха, вопреки ожиданиям, сильнее не становилось. Все такое же мимолетное, как замеченное боковым зрением движение в вечерних сумраках. Сразу всплывают в памяти страшилки, которые потоком льются на обывателя с экранов телевизора. Восемь лет прошло с того дня, как я покинула Землю, а они все еще жили во мне, буквально въевшиеся в подсознание.

— Там.

Мы еще не вышли на открытое место, когда Андрей резко остановился и показал рукой совершенно не в ту сторону, где я ожидала увидеть останки ракетной базы.

И хотя я четко видела огромный ангар, возвышающийся над вершинами деревьев, мои чувства тянули меня не туда.

— Клево! — Закричала я, разрушая относительное спокойствие и, вырвав руку, кинулась через кусты.

Я не могла объяснить Сизову, что времени у нас нет. К тому пристальному вниманию, которое я ловила, добавилось предчувствие. И вот оно-то убеждало, что действовать нужно быстро и неожиданно.

— Стой, оторва! — Это уже орал Толик, среагировавший быстрее Андрея. — Копыта переломаешь, там ямы!

Но и он не успел меня перехватить, схватив лишь воздух в том месте, где я была мгновение назад. Я же продолжала бежать, прямо туда, где в огромном бетонном колодце бывшей когда-то ракетной шахты с торчащими по краю кусками арматуры блестела вода.

Россыпь камней становилась все ближе, нога соскальзывала с пробившейся сквозь этот хаос разрухи травы, за спиной все ощутимее становилось дыхание Толика — молодость взяла верх над опытом, а я смеялась, звонко, вызывающе. И кричала, перебивая своими воплями возмущенные возгласы остальных.

Вряд ли они понимали, что и зачем я делала.

А вот тот, кто понимал — молчал. Несмотря на то, что с каждым мгновением я все сильнее осознавала, насколько он зол.

Он успеет мне это высказать. Но только после того, как увидит моими глазами все, что его интересует. После того, как прикоснется к переплетению магической паутины этого места, отметит те точки, где потоки внимания становятся плотнее, выдавая присутствие приборов слежения.

— С ума сошла, дура! — Резкий рывок остановил меня на вершине каменной насыпи, что окружала осыпавшуюся внутрь бетонную стену. — Жить надоело! — Толик отпустил мою руку, чтобы тут же перехватить за плечи. — Нам только твоего хладного трупика не хватало для полноты ощущений.

— Не трожь ее! — Подоспевший Андрей смотрел разъяренным сарусом. Но не на меня — на нашего умельца. — Убери свои лапы.

— Вот и смотри сам за своей девкой, раз она у тебя на всю голову ударенная.

Но Сизов его уже не слушал, судорожно ощупывая меня, всматривался в мои глаза. И пока руки метались по телу, губы шептали вопрос, который сейчас был важнее всего остального.

Ответом стали опущенные ресницы. Я больше не сомневалась, что база, которую мы искали, находилась именно здесь. Под землей.

Порадоваться этому факту мы не успели. Появление этих пятерых не заметил никто из нас.

Мальчишка! Он вздумал играть в эти игры со мной?!

Бешенство накатывало алым безумием, застилавшим все перед глазами.

Этот хасар[4] посмел строить собственные планы на будущее во главе объединенного под моей властью веера!

Это отродье посчитало безвыходность ситуации, в которой доверить инициацию я мог лишь ему, моей благосклонностью ко всему, что он сочтет нужным для этого сделать?!

Это было еще не предательство, но….

Несмотря на мою ненависть к отцу, я не отвергал его уроки. У правителя не могло быть друзей. Каждый, допущенный к истинным замыслам или чувствам, немедленно становился угрозой. Верность являлась слабостью, привязанность — необратимой ошибкой, а клятвы — приговором самому себе.

Сэнши настороженно замер напротив, ощущая мою ярость, но вряд ли понимая ее причину.