Орсон Кард - Хроники Вортинга

«Конечно, не проснутся. Все свершается только по приказу Язона. Когда он пожелает, приходит зима. И те люди, которые сейчас спят сном покрытой льдами реки, — они тоже придут, когда Язон позовет их. Я и сам поступаю так, как учит Язон, потому что когда-то я тоже был Льдом».

Ветер стих только под вечер.

— Это ненадолго, — предупредил медник. — Далеко не забредайте и не ходите никуда поодиночке.

— Я недалеко, — сказал отец. — Да и Лэрд будет со мной.

Укутанные с головы до ног, они неуклюже вывалились на улицу из окна кухни. С южной стороны снег был еще не так глубок, но со всех остальных сторон дом окружили целые стены из сугробов. Снег еще падал, только теперь снежинки опускались на землю плавно, неторопливо.

— Куда мы? — поинтересовался Лэрд.

— В кузню.

Хруст шагов, раздавшийся в абсолютной тишине, больно резанул слух. Они даже не сразу увидели кузню: снег, засыпавший деревню, оставил лишь смутные очертания знакомых мест. Они неловко пробирались через доходящие аж до пояса сугробы. Наконец впереди замаячила кузня, вернее — конек ее крыши. Раньше Лэрду никогда не приходилось выбираться из дому в такую погоду, и будь он один, то непременно куда-нибудь провалился бы, однако отец будто чуял все ямы и безошибочно сворачивал туда, где снега было поменьше.

По какой-то неведомой причуде ветра дверь кузни, выходящую на юг, замело полностью. Они наскоро, как могли, разбросали снег и, добравшись до широкого окошка в левой створке, протиснулись в кузню.

— Помоги раздуть огонь. — Угли в горне, оставшиеся со вчерашнего дня, еще тлели. Но что же это за работа такая срочная, раз ради нее можно и жизнью рискнуть, выбравшись на улицу в такую метель?

Ответ Лэрд получил, когда пошел закрывать окно.

— Огонь разожги! — остановил его отец. — И оставь окно открытым. Остальные пойдут на свет.

Остальные… Лэрд сразу все понял. Сегодня ночью он пройдет обряд посвящения в мужчины. Ему была оказана великая честь, ведь на улице такая непогода — никто даже нос из дому не высовывает. Остается надеяться, что остальные все-таки придут. И они пришли, по двое вваливаясь в окошко. Вскоре в натопленной кузне собралось восемнадцать мужчин. Расступившись в стороны, они образовали проход, ведущий от открытого окна к жаркому горну.

— Мы стоим, — начал отец, — меж огнем и льдом. — Лед и огонь, — подтвердили остальные.

— Повернешься ли ты к огню или предпочтешь лед? Что это значит? Либо одно, либо другое? Как он пройдет это испытание, если даже вопроса не понял?

Он заколебался.

Мужчины недовольно зашептались.

Лэрд судорожно пытался сообразить, что его ждет. Огонь — это Клэни, умирающая в страшных мучениях; лед — это снег, заметающий все тропинки к дому. Нет, уж лучше лед. Но затем его посетила еще одна мысль: «Если мне придется столкнуться сразу с двумя опасностями, к какой я повернусь лицом, а к какой — спиной? Лицом я повернусь к тому, чего страшусь больше всего — может, в этом и смысл испытания?»

— Огонь, — твердо вымолвил он.

Руки подхватили его и поставили перед горном. Тяжело задышали мехи. Взметнулся к потолку пепел. С него сорвали одежду, и теперь его грудь палил огонь, а спину обдувал холодный ветер.

— Вначале, — монотонно звучал голос отца, — был век сна, когда мужчины и женщины молились о ночи и проклинали пору бодрствования. Жил среди них человек, наделенный неведомой властью, ненавидевший сон, идущий путем разрушения. Звали его Дун, но никто не ведал о его существовании, покуда не настал День Пробуждения, когда весь мир из стали содрогнулся от вопля: «Се человек, что похитил сон!» С той поры о Дуне узнали повсюду, ибо Спящие принадлежали ему, и всех он заставил пробудиться.

«Интересно, как бы я представлял себе все это, — подумал Лэрд, — если б никогда не видел Дуна? Какая-то тайна — если б я не знал; но я ЗНАЮ, что все это — правда, я сам разговаривал с Дуном и могу описать вам, как меняются его глаза, когда он видит таящийся в вас страх. Я был Дуном, и каким бы ужасным и отвратительным он ни казался, сомек — куда хуже».

— И тогда, — продолжал отец, — миры потерялись среди света. Люди не могли больше найти на небе звезды. Пять тысяч лет они бродили вслепую, пока не научились обгонять свет, летать с такой скоростью, что им уже не нужен был сон, украденный когда-то Дуном. И они снова нашли друг друга, нашли все планеты, кроме одной. Кроме мира, названного святым именем.

— Лед и огонь, — забормотали мужчины.

— И только в этом месте, между огнем и льдом, может произноситься это имя. — Отец вытянул руку и прикрыл глаза Лэрда. — Вортинг, что означает Истинный, — сказал он. И прошептал:

— Произнеси.

— Вортинг, — повторил Лэрд.

— Этот мир находился в далекой дали, в неведомых глубинах космоса. Именно там погрузился в сон Бог, увидев, что человек проснулся. И звали Бога Язон.

— Язон, — выдохнули мужчины.

— Тот мир населяли сыны Господни. Они узрели боль человеческую, поселившуюся на других мирах, боль пробуждения, боль огня и света, и молвили: «Да будем мы сострадательны к пробудившимся, да облегчим их боль. Мы — не Язон, мы не можем подарить вам сон, но мы дети Язоновы, и мы остережем вас от огня. Мы — Лед, мы встанем за вашими спинами и удержим свет в ладонях своих».

«Они знают, чем все закончилось, — вдруг понял Лэрд. — Они знают, что стало с тем миром, когда Язон ушел», — А теперь, — сказал отец, — они подарили лед нам. Но мы помним боль! Здесь, между льдом и огнем, мы будем помнить…

Он прервался.

— Будем помнить… — начал было кто-то из присутствующих.

— Боль… — напомнил другой.

— Все ИЗМЕНИЛОСЬ, — произнес отец. Только теперь он говорил от себя. — День Пробуждения сгинул в прошлом, вслед за ним ушел День Льда, наступил День Боли, и я не позволю, чтобы древний ритуал свершился!

Мужчины угрюмо молчали.

— Мы видели боль, плывущую вниз по реке, видели, что происходит, когда люди продолжают следовать ритуалу льда и огня! Тогда я пообещал себе: больше этого не произойдет!

Лэрд вспомнил сожженного заживо человека на плоту. Плывущего с верховий реки, где в горах стояли вечные ледники.

— А что должно было произойти? — спросил Лэрд. Отец повернулся к нему. Лицо его было искажено.

— Мы должны были бросить тебя в огонь. В прежние времена нас всегда что-то останавливало. Наши руки не могли этого сделать, хотя мы и старались. Мы делали это, чтобы помнить, что такое боль. И чтобы познать В-Вор-тинга, познать Истинное.

Мужчины продолжали безмолвно смотреть на отца с сыном.

— Мы все видели, что случилось с Клэни! Мы знаем, что Вортинг снова уснул! Лед больше не управляет огнем!