Элен Кашнер - Томас Рифмач

— Неужели ты считаешь меня способной обидеть мальчика, который тебе дорог?

Его рука остановилась, стискивая мою лодыжку.

— Пожалуйста, не надо. — Говорил он тихо, но я хорошо его расслышала.

— Почему не надо? Что ты от меня скрываешь? — я боялась, поэтому начала злиться. — Чего нужно бояться? И кого ты собрался защищать? — я схватила его за волосы. — Чей он бастард? Какой-такой незамужней девицы? В чьей постели ты его сделал?

— Это важно? — взмолился он. — Она мертва.

— Важно, потому что я спрашиваю, — яростно выкрикнула я. — Разве я тебя когда-нибудь о чем-нибудь спрашивала? Укоряла в чем? Днем или ночью, часто я тебя расспрашивала? Томас, я столько раз прикусывала язык, чтобы уберечь тебя от ненужных вопросов, а теперь, когда это действительно важно, ты молчишь, как каменный!

— Мы что, на рынке? — взорвался он. — За каждую сотню незаданных вопросов ты требуешь права задать один по своему выбору? По каким правилам мы с тобой играем в эту игру?

— Это не игра! — крикнула я. — Или для тебя все на свете — только игра? Вот как ты всех нас видишь? Мы для тебя игрушки?

— Нет, — сказал он, и кончик носа у него побелел от ярости. — Но я намерен оставлять кое-что при себе, когда сочту нужным.

— Ну и пожалуйста, — отозвалась я. — Сколько угодно. Спи один и ешь тоже. Мне и смотреть на тебя опостылело.

Он поднялся и вышел из комнаты. Мы не разговаривали два дня. На вторую ночь даже до меня дошло, что любая правда все равно лучше моих выдумок, что чудовище, в которое я превращала его днем, не может быть тем самым Томасом, который прижимал меня к себе по ночам. Я встала и отправилась на розыски.

Он сидел один в моей пустой комнате, наигрывая на арфе и напевая «Прекрасную Анни»:

Коль зайцами станут семь сыновей,Я гончей по следу пойду.Мышатами станут семь сыновей,Я кошкой их норку найду.

Я поплотнее запахнулась в стеганый халат и открыла дверь. Томас поглядел на меня поверх арфы.

— Прямо как в балладе, — сказал он. — Ты так и рассчитывала появиться, когда я буду петь свою исповедь?

— Нет, — сказала я, — просто не могла заснуть.

— Я пойду к себе, если хочешь.

— Нет, не хочу.

Арфа вздохнула, когда он откладывал ее.

— Ты все еще сердишься из-за Хью?

— Я никогда не сердилась из-за Хью, — виновато проговорила я. — Глупый же ты, если и вправду так думаешь.

Я села рядом с ним. Мы оба дрожали; камин почти потух. Он обнял меня, а я накинула халат на нас обоих.

— Она была придворной дамой, — заговорил он, глядя на краснеющие угольки. — Я так и не узнал тогда, что она понесла от меня, а ее обручили с Эрролом сразу после того, как… мы были с ней, той весной. Она была не глупа; она вполне могла пустить его к себе и до свадьбы, как только поняла, что произошло, чтобы ребенок мог сойти за его.

— Она любила тебя? Он пожал плечами.

— Не думаю. Она хотела меня. А я — ее. Хотя когда мне пришлось убраться оттуда, удовольствия вроде как поубавилось. На нас начали обращать внимание.

А бежал он, конечно, к Мэг и Гэвину. Я не стала спрашивать, в какой его приход все это случилось. В общем, теперь мне уже и не хотелось это знать.

— Перед смертью она пыталась сообщить мне о Хью, но меня не было на Земле. Она отослала это кольцо с Норасом Бэвисом. Я решил, будет лучше, если оно останется у Хью.

Я кивнула.

— Он хороший паренек, Томас. Я рада, что мы знаем, кто он, даже если он сам не знает. Ты еще будешь гордиться им.

— Я бы хотел никогда не встречаться с ним, — сказал Том. — Никогда не знать.

— Ради Бога, Том, почему?

— Потому что он умрет меньше чем через год. Холод пробрал меня до самых костей.

— Ох, Том, нет.

— Да, — хрипло сказал он. — Да. Как будто я в этом виноват. Как будто я мог сказать по-другому. — Он сглотнул, тяжело вздохнул. — Он заболеет и умрет, скажу я об этом или нет.

— Прости меня, — прошептала я, как девочка, разлившая молоко.

— Он пришел спросить у меня, сможет ли Элизабет родить ему здорового наследника, если он женится на ней, — слезы текли у него по лицу. — Я сказал ему: да. Но он так и не увидит своего сына. Этого я ему не сказал.

Я задала вопрос и получила ответ, но такого вопроса и такого ответа даже представить себе не могла. Зато теперь ему стало посвободнее в моих объятиях. Он пытался нести это скорбное знание в одиночестве; хорошо, что мне удалось облегчить для него хоть это бремя.

Оставался последний вопрос, который я никак не могла не задать, потому что каким бы ни был ответ, теперь я должна была его получить. Я знала, что мы можем никогда больше не вернуться к этой теме; и я знала, что эта рана должна стать чистой для нас обоих. Я тихо сказала:

— Кем была эта дама, когда ты ее знал, пока она еще не стала женой Эррола?

Томас сидел у моих ног, положив голову мне на колени. Он поднял лицо, мокрое от слез.

— Ты не могла ее знать. Она умерла, пока я был у эльфов.

Он страдал из-за сына; теперь он должен страдать еще и из-за его матери.

— И все же скажи.

Снова смотрел он в умирающее пламя.

— Лилиас, — сказал он. — Ее звали Лилиас Драммонд.

«Лилиас». Я тогда была девчонкой и насмехалась над темноволосым ухажером в домике Мэг. «Все, кроме одной, которую звали Лилиас». Та единственная из всех швей королевы, которая сумела не заснуть из-за любви к красивому арфисту.

Этой осенью все словно сговорились переплюнуть друг друга, лишь бы ублажить твой желудок. И про охоту забыли, и про медведей. Варенье у нас — от графини Map, дичь на суп — из Дунбара с наилучшими пожеланиями; Дункан из деревни прислал флягу со своим знаменитым пивом и собственноручного изготовления овечий бальзам.

Сейчас ко мне пришли двое деревенских с рассказом о двух странных белых оленях, явно надеясь, что Рифмач прольет свет на это загадочное явление, но из вежливости не решаясь прямо попросить об этом. Я заверила их, что непременно передам это мужу, и сдержала слово. Слишком уж красивое было зрелище: обычное деревенское утро, и внезапно — два белоснежных оленя, он и она, бесстрашно и гордо шагают посреди главной улицы, а народ толпится за ними и глазеет, пока они не скрываются в лесу.

Рассказ походил на пьяную болтовню, я расхохоталась (когда они ушли), как давно уже не смеялась,

Они сочли это предзнаменованием. Для них все было предзнаменованием — от стаи ворон до собственного чиха. Наверно, жизнь с провидцем из Эльфийской Страны научила меня так прозаически относиться к предсказаниям. Я надеялась, что Томас посмеется тоже.