Анна Гурова - Дракон мелового периода

– А где ваша Машенька? – спросила мама.

– Да носится где-то с утра, шалава. – едко сказала бабка. – Ничего, небось скоро явится. Как узнает, что городские приехали, так и прискачет поглядеть.

Улучив момент, я отошла от женщин и уселась на травке у обочины. Меня еще слегка мутило после дороги, а земля казалась такой приятно твердой и устойчивой. У машины открыли багажник, и папа с каким-то потрепанным мужичком, которого мне не представили, начал таскать в избу вещи. Я перевела взгляд на панораму улицы и увидела вдалеке тучу пыли. Туча с ревом приближалась. Вскоре уже можно было разглядеть внутри нее мотоцикл.

– А вот и Машка, легка на помине. – услышала я голос тети Нины и вскочила на ноги.

К крыльцу, взревывая, подкатил здоровенный, облепленный грязью «Урал». За рулем Урала сидела девчонка примерно моего возраста. На глазах у нее были темные очки, на которые свешивалась белобрысая челка. Русая коса присутствовала, но была она не до пояса, как я ожидала, а маленькая, кривенькая, загнутая к верху в виде скорпионьего жала. На девчонке были тренировочные штаны цвета хаки, черный топик в обтяжку с выложенной крупными стразами надписью «Шанель» и заношенные кроссовки на босу ногу. Накачанный бицепс левой руки украшала черная татуировка «кельтский хвост».

– Добрый день. – глухим голосом сказала я стараясь придать себе самоуверенный вид.

– Здорово. – мрачно ответила девчонка. Несколько секунд мы глядели друг на друга. Потом она неторопливо сняла темные очки. Я увидела ее глаза – один синий, другой зеленый – в обрамлении густых ресниц. Синий смотрел сквозь меня с надменным равнодушием античной статуи. А зеленый – робко и подозрительно. Я бы даже сказала, испуганно.

Я вгляделась в зеленый глаз, как более дружелюбный, и вдруг меня осенило: «Да она меня боится еще больше, чем я ее!» Мне сразу значительно полегчало.

– Привет, я Геля. – весело сказала я. – Ты, наверно, Маша?

Девчонка кивнула, исподлобья меня рассматривая.

– Как это «Геля»? Галина, что ли? – спросила она низким грудным голосом.

– Геля – это Ангелина.

– Ни фига себе имя. А у нас в Краснозаводском Евфимия есть.

– «Ангелина» означает– «ангельская». Мне нравится. Почти Анжелика.

Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. У ворот родители и прочие родичи болтали, перетаскивали из машины вещи в избу.

– А почему у тебя глаза разные? – спросила я. Маша замялась.

– Я левым не вижу. – сказала она. – Он слепой. С позапрошлого года. Подралась с одним... – последовал забористый эпитет. – Ну, он тоже свое получил.

Я ужасно смутилась. Тоже мне, нашла о чем спросить для поддержания светской беседы!

– Извини... Синий глаз у тебя очень красивый. – пробормотала я, чтобы спасти положение. – Ой, прости. Зеленый тоже ничего.

Я понимала, что плету дикую чушь, а Маша внимательно слушала и молчала. Сейчас она выбьет глаз мне, подумала я, глядя на татуировку, и будет совершенно права. Но она вдруг простодушно расхохоталась. И я сразу почему-то перестала ее бояться.

– Чем тут так везде воняет? – поинтересовалась я.

– Ты о чем? – Машка потянула носом воз-Аух. – А, так это ж навоз. Воняет, говоришь? А я не замечаю. Ничего, тоже скоро привыкнешь.

Разговор снова увял. Я поглядела на дом и спросила;

– А у вас русская печка есть?

– Конечно.

– Круто! А спать на ней можно?

– Можно. – хмыкнула Машка. – Но не нужно. Душно очень.

– Пошли дом посмотрим? – предложила я. – Печку и прочие коромысла?

– Чего там смотреть-то? – буркнула сестра. – Ну, пошли, если тебе интересно...

Изнутри бабкин дом напоминал не шибко модернизированную избу из музея памятников древнерусского зодчества. Первое, на что я наткнулась, была та самая печка. Она занимала полкомнаты, гармонично разделяя дом на две части – хозяйственную и парадную. Мебель в парадной части: буфет, стол, стулья и прочее – была самая обычная, старая и потрепанная, за исключением роскошного кованого сундука, в который с легкостью поместилось бы все наше семейство. Дощатый пол был застелен полосатыми половиками этнографического вида. На окнах цвели вездесущие герани. В красном углу" накрытый вологодским кружевом, матово поблескивал телевизор «Рекорд». Я заглянула за печь и обнаружила там железную кровать, холодильник и электроплитку.

– Разве вы не в печи готовите? – удивилась я. Машка объяснила, что печь бабка топит только зимой, а летом использует ее в качестве запасного холодильника. И что вообще-то бабка живет здесь одна, и Машка с матерью ходят к ней в гости, а живут на другом конце деревни. Но я буду жить именно у бабки, потому что у тети Нины нет места.

– А здесь оно есть, ты хочешь сказать? – Я обвела взглядом комнату. – Как я понимаю, кровать бабушкина, значит, мне придется спать на печке?

– Не на печке, а на сундуке. – возразила Машка. – И не "я", а «мы».

– В смысле?

– Я тоже тут буду жить до твоего отъезда. Мать так сказала. Небось рада от меня избавиться на пару недель...

Я невольно обрадовалась этой новости. За полчаса знакомства Машка успела мне понравиться. Что касается спальных мест – разумеется, мне хотелось бы спать именно на печи, раз уж довелось пожить в деревне. Но я подумала, что на сундуке – не менее романтично.

– А как тут у вас развлекаются? – спросила я, когда мы вышли на крыльцо.

Машка пожала плечами:

– Да никак. Дискотеки в клубе по субботам. Кино показывают... Все обычно. Пьянки-гулянки. Ну, рыбу ловим...

– Ничего. – пообещала я. – скоро вы тут забудете, что такое спокойная жизнь. Только я с начала осмотрюсь...

С осмотром пришлось подождать: на крыльце нас перехватила бабка и загрузила трудовыми заданиями. В доме жизнь кипела ключом. Тетя Нина и с ней толпа еще каких-то сельских обитательниц в честь нашего приезда готовили грандиозное пиршество. У бабкиного крыльца скопилось уже не меньше десятка родственников, и постоянно подходили новые, требуя от мамы и папы, чтобы их узнали и расцеловали.

– Им только повод дай нажраться. – бурчала Машка, глядя на родственников с неприязнью.

За хлопотами незаметно наступил вечер. Родственники переместились в дом, поближе к столу, заставленному чудовищным количеством алкоголя. Усталая и голодная, я сидела на перилах крыльца, глядя, как солнце заходит на зубчатый край леса, и начинала скучать по городу.

– Гелечка, посмотри, какое небо! – раздался за спиной мамин голос. – Бирюзовое!

Небо действительно отливало зеленью, как на картинах Васнецова. К западу его необычный голубовато-зеленый оттенок бледнел и становился прозрачнее, постепенно превращаясь в холодный розовый – словно вино разлилось в морской воде.