Галина Романова - Чара силы

Лошади резко остановились и опустили головы, спеша напиться. Толчок вывел Даждя из задумчивости. Он осмотрелся и сразу заметил дерево.

— Туда, — кивнул он Агрику. — Отдохнем в тени, а заодно и яблок попробуем. Они хоть и мелкие, но на такой жаре должны уже созреть.

…Затаившаяся на ветвях Яблоня слилась с корой. Снизу ее совершенно нельзя было разглядеть. Она впилась ногтями в дерево и застонала сквозь стиснутые зубы, когда увидела, что ее враги направились прямо к ней. Она уже не однажды вот так вставала у них на пути, но всякий раз всадники проезжали мимо. И наконец ей повезло. Теперь бы только захотели отведать яблок, надежно отравленных самым сильным ядом. Одного плода было достаточно, чтобы навеки успокоить любого человека.

Лошади вброд пересекли реку, и всадники спешились, сразу направившись к яблоне, к вящей радости притаившейся в ветвях колдуньи. Агрик тут же растянулся на траве, а Даждь остался стоять, поигрывая саблей и внимательно разглядывая ее. Клинок в его руке то вращался, то выписывал сложные фигуры так легко и стремительно, словно жил своей жизнью.

— Отличное оружие, — задумчиво сказал витязь. — И Гамаюн на сей раз совершенно прав. Ты только посмотри, Агрик, — это не бронза и не медь — это настоящий кровавый металл, или, как называют его далеко на западе, небесное железо. Его очень трудно найти и еще труднее обработать, поэтому считается, что владеть им могут только боги.

Услышав про богов, Агрик резко сел.

— Боги? — воскликнул он. — За тобой охотятся боги?.. Как же ты надеешься с ними сразиться?

— У меня меч из такого же металла, — спокойно ответил ему Даждь. — Кроме того, не забывай, что и я могу считаться богом. Но если это не обычное оружие, то, значит, я знаю место, где его сделали, — их не так‑то много на свете. И если я там был…

Он глубоко задумался, вертя клинком так и эдак и иногда взвешивая его на руке. Особенно тщательно • изучал он рукоять там, где по краю гарды шел мелкий узор. Внезапно лицо его напряглось.

— Не может быть, — воскликнул он. — Пекло?

— Что? — Агрик мигом оказался рядом.

— Видишь этот силуэт горы в венке из цветов? — Даждь показал отроку испещренную узорами гарду. — Это клеймо Пекла. Личный знак мастера уничтожен, но мне он не важен… Это значит, малыш, что в Пекле что‑то происходит. И либо князь Волхов задумал что‑то дурное, либо, что вернее, этот Кощей хочет свергнуть его, если уже не сверг. А ведь там…

Мысль о том, что где‑то в предгорьях Пекла живет его бывшая жена, повергла его в ужас. Марена, конечно, ведьма и когда‑то обошлась с ним дурно, но она всего лишь женщина. Завоеватель может причинить ей вред.

— Мы должны предупредить Марену, — сказал Даждь. — Может быть, она нуждается в помощи, но и сама сможет нам помочь и посоветовать, что делать с чарой.

Увлеченный этой мыслью, Даждь убрал саблю в тороки и вернулся под яблоню.

— Вот спадет немного жара — и пойдем, — объявил он отроку.

Усыпанные яблоками ветки клонились почти до земли, образуя настоящий шатер. Не вставая, Агрик сорвал яблоко покрупнее и, подумав, вдруг протянул его Даждю.

Проходя вброд реку, лошади замутили илистое дно, а потому подошедший позже к воде Гамаюн некоторое время ждал, пока река отнесет муть в сторону. Тогда он сам зашел в воду и сперва напился, чавкая и захлебываясь. Не удовольствовавшись этим, он забил крыльями по воде, поднимая брызги и позволяя воде скатываться по оперению на спине прозрачными, как льдинки, шариками. Блаженно улыбаясь, Гамаюн барахтался в воде до тех пор, пока не понял, что вымок весь, до последнего перышка. Тогда он выпрямился, встряхнулся и, тяжело взмахивая намокшими крыльями, поднялся в воздух.

Так хотелось поразмяться как следует, но в лесу развернуться было негде, и Гамаюн просто поднялся выше в небо, к самым верхушкам деревьев, прежде чем круто снизиться прямо на яблоню.

Ее толстые раскидистые ветви были словно нарочно предназначены для его веса, но, снижаясь, Гамаюн неожиданно заметил какое‑то движение в ветвях. Он завис над землей, словно подкарауливающая добычу пустельга, и увидел, как одна из веток незаметно подвинулась к самому лицу Даждя. Тот в нетерпении отвел ее рукою, но с ветки соскользнуло яблоко и осталось в его ладони. Капелька росы упала на сочный плод, во только Гамаюн заметил, что сорвалась она со змеиного зуба.

— Стой, Даждь! — завопил Гамаюн, складывая крылья.

Он камнем сорвался вниз, и его когти вонзились в кору дерева. Во все стороны полетели сломанные ветки, кусочки коры и листва.

Даждь и Агрик вскочили и отбежали. Над их головами полуптица крушила яблоню, словно старалась разбить ее в щепы. Ветки качались, дерево стонало почти человеческим голосом.

— Ты что? — закричал Даждь. — Чем дерево‑то провинилось?

— Яблоко! — крикнул Гамаюн, обламывая очередной сук. — Яблоко брось! Оно отравлено!

Огромный сук хлестнул Гамаюна по голове. Тот вскрикнул от боли, но зубами поймал его за листву и рванул на себя. Послышался треск, и сук–рука обломился, треснув вдоль.

— Он так всю яблоню сломает, — озабоченно пробормотал витязь и кивнул Агрику. — Его надо остановить.

Он бросился доставать из тороков аркан, но в это время Гамаюн заметил в ветвях знакомый блеск чешуи. Змея пыталась слиться с уцелевшими ветками и уйти, но когтистая лапа схватила ее поперек туловища.

Даждь уже подбежал, готовый поймать Гамаюна и связать его, если потребуется, но в этот миг дерево пронзительно закричало женским голосом. Ветки его упруго распрямились, словно скинули какую‑то тяжесть, и Даждь с ужасом увидел, что Гамаюн сражается с огромной змеей, которая оплела ему уже одно крыло. Полуптица била ее вторым крылом по голове, не давая вонзить ядовитые зубы.

В руках у Агрика словно сам собой оказался лук. Приняв его из рук отрока, Даждь прицелился. Голова змеи находилась в постоянном движении, была опасность ранить Гамаюна, а потому он взял немного ниже — в горло.

Змея дернулась, обнажая ядовитые зубы, изогнулась, стараясь дотянуться до лица противника, но торчащая из белого горла стрела мешала ей. Превозмогая боль, она рванулась вперед, и стрела пронзила ее насквозь.

Кольца обмякли, светлые глаза побелели, и змея с шипением сползла на землю. Гамаюн еле удержался на изуродованной, с обломанными сучьями яблоне, раскорячив крылья.

Даждь опустился на колени перед змеей. После смерти тело ее стало меняться — чешуя сползла клоками, открывая гибкое загорелое тело молодой женщины с раскосыми глазами и искаженным ненавистью лицом. Кожа ее во многих местах была исцарапана когтями Гамаюна, в горле торчала стрела.

Обломав еще несколько веток, на землю шумно шлепнулся Гамаюн. Перья его стояли дыбом, на щеке виднелся свежий кровоподтек. Припадая на лапу, он подковылял ближе.