Сергей Костин - Охотник за бабочками

— А доставать мы ее будем, или пусть там валяется?

— Да надо бы, — почесал я затылок.

Я спустился по лестнице на дно бассейна.

Глаза куколки горели прежним, живым огнем.

— Динь-динь — прозвенела она.

— Не за что. Ты уж потерпи. Мы сейчас тебя поднимать станем.

— Динь.

— Так нужна лебедка, или как? — Кузьмич порхал рядом и подозрительно принюхивался, — А вонять поменьше стала, кажется?

Лебедка понадобилась. Куколка, нахлебавшись воды, куда только влезло, стала тяжелой и, практически, неподъемной. Пока мы с Кузьмичем и дворецкими опутывали ее канатами, она вращала по сторонам глаза и дребезжала, словно испортившийся квадрофон.

— Не нравится, — комментировал эти звуки Кузьмич, и посильней затягивал узлы, — А чтобы снова не свалилась и голову не повредила. Хотя, куда уж больше повреждать.

Со всей возможной осторожностью кокон был поднят, перенесен на приготовленное в оранжерее место и подвешен на толстый сук.

— Вон как заверещала, — разулыбался Кузьмич, гладя на дело рук наших, — Красиво смотрится среди цветов и зелени. Наверно у себя на родине такой красоты не видала. Все синь, да синь.

Он подлетел к самому уху куколки и заорал:

— У вас блюформ, а у нас хлороформ. Ферштейн?

Куколка дернула мешковатой головой и уронила на пол парочку алмазов.

— Ишь ты, — Кузьмич моментально запихал камушки за щеку, — Тварь дурная, а по родине страдает.

— Ты, Кузьмич, оставил бы ее в покое, — попросил я его, — Не доставай. Она от твоего шила еще не отошла, а теперь должна треп твой дурацкий слушать. Распорядись-ка лучше диван сюда мой из кабинета принести. И стол рабочий.

— Здесь жить будешь, — не спросил, а констатировал свершившийся факт бабочек.

— Здесь, — кивнул я, — Пусть оклемается. Да и мечтал я в такой красоте пожить.

Кузьмич, отдававший в это время распоряжения относительно дивана и рабочего места, оторвался от дворецких и с саркастической улыбкой произнес:

— Надеюсь, наша посетительница не входит в перечень красивых предметов в этом зоопарке?

За что получил сшибающий с крыльев удар мокрыми трусами и презрительный «Дон-дон. Дон» из кокона.

Не хочу хвастаться, но я никогда не жаловался на сон. Стандартные люди современности вставляют в мозги микрочипы, которые автоматически отключают их от действительности и переносят в прекрасный мир сновидений. Я лишен такой возможности, так что с детства привык сам справляться и с усталостью и со сновидениями.

Однако, первую ночь после возвращения домой я никак не мог заснуть. Лезет в голову всякая ерунда. Вопросы тоже странные возникают, что делать и как жить?

Вроде жил поживал, брюликов наживал. Занимался любимым делом. Бабочек ловил. Богатеев, хозяев жизни грабил. Бедным, конечно, не отдавал, Где их, бедных, в наше время найти? Себе все оставлял. Не жизнь, а полнейшая романтика. И тут раз. Сачком по голове и полная неразбериха. Нашел на свою голову бедовую экземпляр необыкновенный. И ладно бы только для оранжереи дополнительный трофей. Так нет. Все к тому идет, что придется под венец с ней идти.

Бред какой-то, — думал я. Вот завтра паПА в себя придет, и скажет. «Ну, все, побаловались, и хватит». Ищи себе нормальную. Хоть из цирка, но что б с ногами и мордой человеческой. И что? Пойду искать. В Московском мегаполисе, говорят, специальный театр есть. Там такие же уроды как я, халахупы крутят, да народ смешат. На нос красную нашлепку, на голову колпак и рот до ушей. Смешно.

Уж пусть лучше уродина, чем эта страхолюдина.

Вздохнул я.

Нет. Знаю я паПА. Не откажется от слова своего. Ишь как он ее — «солнышко». Заколдовала старика. Колдунья. И змеюка.

Далеко за полночь, когда сон совсем уж потерялся, а может, загулял с кем-то другим, более симпатичным, я хотел, было, встать со ставшей неуютной кровати и пройтись по оранжереи, навестить своих бабочек. Но тихий шелест открывающихся дверей заставил уткнуться в подушку и притвориться спящим. Кто там еще посреди ночи шляется?

Чуть слышный стрекот работающих крыльев возвестил, что к нам пожаловал Кузьмич. К нам, это ко мне и кокону, который висел посередине участка и мирно посапывал в две здоровые дырки.

Повисев около меня и убедившись, что я гостю в других странах, Кузьмич направился к куколке. Пришлось слегка вывернуть из-под одеяла голову. Интересно все-таки. Кузьмич просто так по ночам не шляется. Может, снова с шилом мысли недобрые задумал, а может и чего хуже. Он же меня любит и видит, как мучаюсь. Не приведи Вселенная, решит от этой страсти меня избавить.

Кузьмич облетел пару раз вокруг куколки, повертелся, осматриваясь вокруг. Заметил пустой картонный ящик в углу и, напрягаясь, словно грузовая космическая баржа, притащил ее поближе к висевшему на сучке кокону. Уселся на край.

— Эй, крошка! Спишь?

Куколка вздрогнула, зажгла глаза и ответила:

— Динь.

— Я тебе леденец принес.

Кузьмич залез в карман, достал маленький леденец на палочке, отряхнул от налипших крошек и протянул куколке.

Думаете, я вскочил и прекратил это безобразие? Ничуть. Хоть паПА и говорил, чтобы не кормили его «солнышко», да все приказы паПА выполнять надорваться можно. Уж лучше пусть Кузьмич дружественные мосты налаживает. Может сам на ней и женится.

Кузьмич засунул леденец в рот куколке. Та издала непонятный звонок и принялась чмокать.

— Давай, давай крошка. И не думай, что Кузьмич совсем уж парень нехороший. И обиды на меня держать не надо. Погорячился я в прошлый раз, с шилом то. Впредь этого не повторится.

— Дзинь-дзинь.

— Еще принесу. Завтра и принесу.

— Дзинь?

— Да спит он. Проверял. Умаялся он. То тебя туда-сюда таскал, то дела свои. А что, крошка, и, правда, он тебе нравиться? С первого взгляда?

Продолжительная веселая трель колокольчиков возвестила о том, что, действительно, любим, причем, с первой минуты появления на экране во время сеанса дальней связи.

Кузьмич хмыкнул.

— А вот этого я не знаю, крошка. Человеческая душа для нас, для бабочек, потемки. Иной раз смотрю на него и думаю, что вот он, весь. Как на ладошке. А в следующую минуту понимаю, что ни черта я в нем не понимаю. Вот такой он человек. Да! Это точно. С широкой душой человек. Этого не отнять. Другой бы пролетел мимо. А он, нет, проверил лужу и меня в люди вывел. Кем я был раньше? А никем, в той самой луже столетиями жил. А теперь? Теперь я друг его.

Куколка внимательно слушала этот монолог бывшего обитателя лужи, только иногда позвонила, поддакивая.

Я тоже навострил уши, так как от Кузьмича нечасто можно услышать подобные слова. Все больше пакостями занимается.