Кристофер Банч - Далекие королевства

— Нет, — отрезал Янош. — Меня вместе с остальными гнали пешком много лиг, так что я чуть не умер от усталости и жажды. Наконец мы пришли в Редонд, на рынок рабов, где покупатель от ликантийской армии приобрел меня как какого-нибудь барана.

Я вытаращил глаза и изумился себе самому за то, что не испытываю презрения к тому, кто признался, что относился к нижайшему и презреннейшему классу. Я еще раз осмотрел этого темнобородого человека со шрамом на щеке, но увидел в нем только моего друга.

— Как же ты выжил? Ты должен был бежать и вернуться домой. Да, наверняка так и должно было случиться.

Янош вновь покачал головой:

— Нет. Я остался. Что же касается Костромы, то ее больше не существовало. Враги камня на камне не оставили от города. И только звери бродили там.

Он вытащил из-за пазухи статуэтку танцующей девушки.

— На память об отце у меня осталось только это. Только это. Как и о матери. К тому времени фигурка уже была сломана и потерта, так что никто не увидел в ней ценности и не отобрал у меня.

Он допил свою чашу и жестом попросил еще. Я торопливо налил, с нетерпением ожидая продолжения странной истории.

— Я был рабом у солдат чуть ли не год, — сказал он. — Я трудился на кухне или чистил отхожие места. Я был настоящим дьяволенком, злобным и с ножом наготове, если бы вдруг кому-то вздумалось изнасиловать меня. И тут открылась моя способность к языкам. Армия ликантиан выступила в поход в область Костромы, а я знал местные диалекты, и поэтому меня взяли с собой. И с тех пор я повсюду путешествовал с армией. Из меня безжалостно готовили тренированного убийцу. Но у меня хватало мужества продолжать совершенствовать языковое мастерство, и со временем я познакомился со многими народами и их культурами.

— Но как же ты все-таки получил свободу? — спросил я.

— Ликантиане — негодяи, и я их всех ненавидел, — ответил Янош. — Но у них есть один обычай, и в этом они выше ориссиан. Ликантиане позволяют рабам выкупаться на свободу. В этом преимущество их общественного строя. Что я и сделал. Я копил деньги, все, что зарабатывал… или воровал. В конце концов набралась необходимая для приобретения свободы сумма. Я всегда собирался вернуться в отечество моей матери. Но гордость не позволяла мне это сделать раньше. Гордость и кое-что еще.

Он погладил пальцами фигурку танцовщицы.

— Вот что удерживало меня от сумасшествия все эти годы, — сказал он. — Бесконечными ночами я мечтал о Далеких Королевствах, представляя, как я попаду в то дивное место, где окончатся мои страдания. Мне виделось это место жилищем богов. Местом, где никто никому не служит и все добры друг к другу, И где бы я ни находился, что бы я ни делал, во всем я руководствовался только моим желанием отыскать Далекие Королевства. Это были мальчишеские мечты. Но постепенно они превращались в нечто большее. Я поклялся жизнью, что найду их. Так я остался у ликантиан и дослужился у них до капитана. И вновь я копил деньги, чтобы в конце концов покинуть этот город.

— Меня бы мечты не уберегли от сумасшествия, — сказал я, и сказал с большой уверенностью, поскольку даже представить себе не мог, как это я был бы у кого-то рабом.

— Ты бы удивился, друг мой, — сказал Янош, — на что способен человек ради сохранения жизни. Что же касается безумия, то, может быть, я и тронулся. Но, как я уже сказал, то, что у меня считается рассудком, сохранилось только благодаря мечте. Я изучал языки. Я изучал людей, разглядывая их со всех сторон, так что научился видеть их чуть ли не насквозь. И видимо, ты не удивишься, узнав, что я, хоть это и неподобающее занятие для воина, преуспел в искусстве воскресителей. Я ведь видел, как ты посматривал на меня, когда я практиковался в тихом уголке на этом судне. В свое время я беседовал с шаманами в глухих деревнях, изучал ритуалы варварских жрецов. Я надеюсь, ты по-прежнему будешь считать меня своим другом, несмотря на то, что я немного разбираюсь в колдовстве и понимаю древние письмена.

— Я догадался, когда ты дал мне зуб хорька, — сказал я. — И хотя мне известно, что воскресители считают грехом занятие простого человека их искусством, но, с моей точки зрения, эти сукины дети настолько мерзкая шайка, что твой грех для меня ничто.

Высказав эту дерзкую мысль, я не без трепета вспомнил о том, как Янош солгал воскресителям. Мне оставалось молиться, чтобы ложь его не была открыта.

Скрыв неловкость смехом, я вновь наполнил наши бокалы. Я провозгласил тост:

— За новых друзей и старых врагов.

Мы чокнулись.

— А что же насчет ветра? — спросил я, начиная разговор по новому кругу. — Как ты думаешь, когда он появится?

Янош пожал плечами.

— Когда мы меньше всего будем к этому готовы, — сказал он, отвернулся и уснул.

Проснувшись на следующее утро, мы обнаружили, что судно застряло в огромном море водорослей. Они тянулись во все стороны, насколько хватало глаз. Увидев, как мы влипли, кое-кто потерял всякую надежду на спасение. Запах гниющих растений был непереносим. Но не настолько непереносим, чтобы не ощущать, что за нами наблюдают. И это ощущение превратилось в уверенность, когда какой-то моряк закричал, указывая на два огромных глаза выступающих из водорослей. Эти глаза находились на расстоянии не больше длины корабля, слева по борту. У нас было достаточно времени, чтобы хорошенько рассмотреть их. Они были желтыми и в красных жилках вен. Глаза рассматривали нас, и одновременно из-под воды доносилось какое-то бульканье и чавканье, словно чудовище питалось.

Капитан приказал одному из моряков вскарабкаться на мачту и получше разглядеть это создание. Пока моряк лез наверх, глаза явно следили за ним. И не успел он добраться до верхушки, как из воды стремительно вылетело какое-то лиловое тело. Моряк завопил, когда этот язык, а это был огромный язык, покрытый маленькими зазубринами, — подцепил его и сорвал, вопящего от ужаса, с мачты. Человек извивался и отбивался, пока язык утаскивал его под воду в пасть так и не показавшегося полностью существа. Несчастный моряк скрылся, последовала короткая возня, и по воде расплылась кровь. Глаза вновь вынырнули и продолжали наблюдать за нами.

Стремительно наступила ночь, да такая черная, какой мне еще не доводилось видеть. Мы не могли видеть глаз чудовища, даже друг друга-то не могли рассмотреть, но мы чувствовали, что за нами по-прежнему наблюдают. Я слышал, как люди плакали, испуганно перешептывались. Потом кто-то закричал:

— Этот дьявол охотится за рыжим!

Янош приказал сержанту Мэйну собрать солдат. Но, судя по их голосам, солдаты были перепуганы не меньше моряков. Мэйн успокаивал их, призывая выстоять в эту ночь. Но мы даже не знали, с какой стороны ждать опасности — то ли от этого морского чудовища, то ли от людей.