Марина и Сергей Дяченко - Алена и Аспирин

— Да. Чтобы он пришел, скажем, завтра с девяти до двенадцати и осмотрел Алену.

— Она здорова…

— Точно? Два месяца назад она перенесла бронхит, и у нее только что была травма головы! Вот видите, Алексей Игоревич, как вы наплевательски относитесь к здоровью ребенка!

Аспирин не нашелся, что сказать.

В тот вечер выпал первый снег.

Аспирин сидел за компом и заканчивал материал для «Люли-Леди» — бездумно. За годы, отданные гламурной журналистике, внутри него сформировался и заматерел робот-автомат для написания чужих исповедей. Сейчас он сочинял от имени сорокалетней женщины, у которой молодая соперница увела мужа, но «Брошкина» не опустила руки, а, наоборот, занялась собой: косметолог, тренажерный зал, сауна, солярий… (Аспирин вздохнул и почесал переносицу). Скоро прямо на улице с этой женщиной совершенно неожиданно познакомился мужчина, который оказался главой крупнейшей торговой фирмы. Они полюбили друг друга. Тем временем бывший муж этой женщины заболел, молодая бросила его, и муж вернулися назад с повинной. «Сколько раз я представляла себе, что он приползет назад на пузе, как побитый пес… И вот он приполз, и униженно умолял меня простить его, как он выразился, „ошибку“… А я смотрела на него и не могла удержаться от жалости: ведь этого человека я любила много лет, с ним связана моя молодость, он отец моих…»

Аспирин остановился. Детей надо ввести в сюжет раньше. Как они горько плакали, когда папа ушел из семьи… Не так: младшая дочка плакала, а старший брат ее утешал. А бизнесмена они сначала не приняли, зато потом приняли, как родного, но когда вернулся их собственный отец, больной и униженый, они ответили ему презрением. Нет, старший сын ответил презрением, а сестра разнюнилась. Так?

Аспирин вздохнул, сохранил файл и загнал его в директорию «черновики». Пресноватая получалась история: много слез, мало страсти. Вот если бы кто-то кому-то подсыпал яду в кофе, плеснул кислотой в лицо, довел до самоубийства… Правда, тогда история приобрела бы криминальный оттенок, а в «Люли-Леди» криминал не приветствовался.

А если так? Женщина много лет любила мужчину и как должное принимала то, что он почему-то не торопится вести ее в ЗАГС. А потом оказалось, что у него семья, жена, дети, и бросать их он не собирается. Тогда она, переступив через любовь, дала ему от ворот поворот, но на прощанье прокляла: «так не доставайся же ты никому». И через полчаса после их разговора мужчина погиб на дороге, разбился, и женщина теперь и сама подумывает о самоубийстве…

Получилось в меру драматично, в меру трогательно, с мистикой и без криминала. Аспирин откинулся на спинку кресла и взял себя двумя руками за волосы.

Алена играла. По комнате стелилась, как туман, холодная сумрачная мелодия. Аспирин поднялся, выпил на кухне воды, приоткрыл дверь в гостиную; Алена стояла перед раскрытым пианино, не сводя глаз с разложенных на пюпитре нот.

Мельком взглянула на Аспирина. Он пристроился на стуле в углу.

— Чего тебе? — спросила Алена, опустив смычок.

На ней были спортивные штаны — и все та же футболка с двумя драконами, застиранными до полупрозрачности. Вместо повязки — нашлепка пластыря на макушке. Растрепанные светлые волосы, короткий «хвостик», схваченный резинкой.

— Слушай, — начал он неуверенно. — Сыграй мне… эту самую песню. Хоть кусочек. Только на обыкновенный струнах, пожалуйста, на простых!

Он заискивающе улыбнулся. Алена, подумав, взяла канифоль из раскрытого футляра. Запахло древесной смолой. Полетела белая пыль. Алена водила канифолью по волосу смычка, и процесс доставлял ей явное удовольствие.

Аспирин пересел на диван. Алена встала посреди комнаты, властным жестом подняла скрипку. Вскинула смычок. Прикрыла глаза.

Аспирин положил руки на колени, готовясь слушать.

— Я с середины, — нервно сказала Алена.

— Давай.

Она заиграла.

Поначалу Аспирин просто сидел, вслушиваясь, пытаясь понять, какое действие оказывает на него мелодия. Алена выводила на память сложнейшие пассажи, технически недоступные девчонке ее лет и опыта, иногда сбивалась и фальшивила, но проживала каждую ноту так темпераментно и вместе с тем естественно, что Аспирин замер на своем диване, боясь спугнуть.

В какой-то момент он ощутил себя витающим вокруг люстры — и глядящим сверху вниз на девочку со скрипкой и на самого себя. Он поверил, что именно таким должно быть действие мелодии — на мгновение.

— Погоди… это же Моцарт!

Она опустила скрипку. Ухмыльнулась, не скрывая удовольствия:

— Обманули дурака на четыре кулака… Да ладно, ты обиделся, что ли? Не обижайся.

Он вернулся к себе, так и не решившись заговорить с ней. В душе у него было беспомощно и пусто. Девочка, сбежавшая из интерната, ангел, свалившийся с неба — все перепуталось, ни во что не верилось до конца, одно было ясно: если так будет продолжаться, он, Аспирин, сойдет с ума…

Он приоткрыл форточку, впустив две или три тут же растаявшие снежинки. Там, снаружи, Ирина бегала вокруг дома по своим собственным закольцованным следам.

Круг за кругом — в этом мерном движении было что-то от фанатичных Алениных упражнений. Разлетался мокрый снег из-под кроссовок.

Аспирин пристроился рядом:

— Больше ста кругов я не выдержу. Сидячий образ жизни.

Ирина повернула голову. Хотела что-то сказать, но, видимо, решила сберечь дыхание.

— А вы занимались легкой атлетикой?

— В юности.

— Я сразу понял. Экономные движения профессионала.

За углом дорога шла немного в гору. Аспирин засопел; мимо автостоянки, мимо автобусной остановки, снова за угол — и вниз. Аспирин разогнался. Ирина не изменила темп. У следующего поворота Аспирин притормозил, отдышался и позволил Ирине себя догнать.

— Я каждый вечер вижу, как вы бегаете.

— К сожалению, не каждый, — отозвалась она ровно. — У меня дежурства.

— У меня тоже работа. Да я и не стал бы ни за какие коврижки заниматься бегом. Это скучно.

Она промолчала. Они пробежали по двору, свернули, дорога пошла в гору. Падал мокрый снег, норовил залепить глаза. Летели брызги из-под подошв.

— У меня даже кроссовок нет, — сказал Аспирин, бухая ботинками.

Они пробежали мимо автостоянки, автобусной остановки, за угол и вниз. И снова по двору; изо рта у Ирины вылетали рваные облачка пара.

Дорога пошла в гору. Аспирин чуть отстал, потом в два прыжка догнал Ирину, взял за плечи и развернул к себе.

Снежинки блестели у нее на лице. В глазах отражались далекие освещенные окна.

Он по-медвежьи обнял ее, тонкую, напряженную, совершенно ничью. Ее губы растрескались, будто пустыня, он вылизывал их, как собака — чужую рану.