Евгений Немец - Корень мандрагоры

Мы не были с Марой друзьями, я отдавал себе в этом отчет. Наши отношения больше походили на синергию, как выразил–ся бы он сам. Это было партнерство ради достижения общей цели. У Мары был ключ от дверей, а у меня – воля в эту дверь войти. Маре нужен был смысл существования, а мне – моя пер–сональная вселенная. Мы были нужны друг другу, а потому шли одной дорогой. А это значило, что по достижении цели наши пути вполне могли разойтись.

Карандаш Мары все еще шуршал по бумаге, Кислый все так же постанывал во сне. Я был тут – в тесной коробке купе, на–полненной спертым воздухом, в поезде, который тащил меня сквозь ночь куда-то к предгорью Тянь-Шаня, и все же я был уже где-то бесконечно далеко и… хотел уйти еще дальше.

В кипящем алхимическом вареве человеческих эмоций я чувствовал себя случайной флуктуацией, самостоятельной сущ–ностью, абсолютно отличной от среды, меня породившей. Я ис–торгся из тела цивилизации, как исторгаются плазменные протуберанцы из недр Солнца, чтобы пребывать в свободном па–рении и бесстрастно наблюдать Человека со стороны. Одной ногой я уже переступил последний рубеж в запредельное и был готов шагнуть еще дальше. А Человек… Я видел его очень ма–леньким и потерянным. А цивилизация – у нее наступала осень.

СЕРДЦЕ УРАГАНА

У Белки были пушистые волосы цвета отполированной меди. Она перевязывала свой хвост синей шелковой лентой, стоило за нее потянуть – и непослушные пряди распускались огнен–ным цветком. Ее волосы знали себе цену и радовались слу–чаю покрасоваться перед восхищенными взорами мужчин и завистливыми – женщин. Солнце любило их, вплетало в них золотые нити и посыпало серебряной пудрой – этот факел был виден в толпе прохожих за два квартала. Белке никогда не удавалось подкрасться незамеченной. Но не только из-за пы–лающей гривы – я различал ее запах за несколько метров. Иногда от нее пахло фиалками, иногда парным молоком или хво–ей, но в основном душистым сеном – это был ее запах. Я гово–рил «привет, Бельчонок» за секунду до того, как она клала мне на глаза свои маленькие теплые ладошки, наэлектризованные первозданным женским колдовством. Токи проникали сквозь мои веки и по зрительным нервам уносились в мозг; я видел себя ее руками – она чуяла силу и тайну, и еще ей было ка–пельку страшно. Я говорил: «Соскучилась?» – и она прижима–лась ко мне всем телом, в ее запахе чувствовался мед и горя–чее молоко. Ее ладони скользили по моей груди, они искали сердце, чтобы на языке жестов и прикосновений – языке, ко–торый куда древнее речи, сказать: «Здравствуй». Я поворачи–вался, медленно склонялся к ее губам, опускал ладони с плеч на бедра, ее черты замирали, губы наливались гранатовым сиропом, она тянулась навстречу и начинала пахнуть сосно–вой смолой… Я говорил: «Мне пора», – чмокал Белку в кончик носа, аккуратно отстранялся, выходил в коридор, и меня дого–няли ее «Ты надолго?» и едва уловимый запах фиалок. Запахи были ее макияжем, и никто в целом мире, и даже она сама, не знали, что они значат. Знал только я. Но и я не знал всего. Молодость беззаботна, она не склонна к анализу психики близкого человека. Тогда я еще не догадывался, что запах фи–алок – это запах страха.

Глаза Белки походили на срез спелого плода киви. Салато–вая роговица с частым вкраплением крохотных коричневых зернышек, покрытая сладким соком, который так и хочется слизнуть. Ресницы куда темнее волос, но Белка все равно вы–деляла их черной тушью, словно обозначала границу между странным сочетанием салатового и медного, подчеркивая уни–кальность и того, и другого. Весной с ее волос осыпались зо-лотинки и оседали на маленьком носике смешными веснуш–ками. Губы Белка никогда не красила, они красились сами в тысячи оттенков алого, от бледно-розового до бордового, ри–совали сами себя, от капризного излома до расслабленной и податливой истомы, и каждый раз цвет и форма подходили идеально. А за этими губами в теплой и влажной от сладкого сока пещерке обитал юркий язычок. Иногда он выскакивал для того, чтобы отдать верхней губе капельку влаги, иногда про–сто так, чтобы меня подразнить, но чаще, словно щупальце древнего моллюска, он выбирался, чтобы осторожно потрогать мои губы, заручиться их доверием, проникнуть сквозь них и сплестись с щупальцем, текущим навстречу. Ее язык – вопло–щение чувственности, ранимости и сексуальности. Мне хвата–ло одного поцелуя, чтобы уровень гормонов в крови прыгнул до критической отметки.

Белка… мой пугливый, нежный и страстный зверек. С глаза–ми, полными изумрудного удивления и темно-коричневых зер–нышек тревоги, нуждающаяся в защите и опеке, но больше в обожании, одинаково готовая принести себя в жертву и пойти на предательство, потому что для нее это одно и то же, – она была одновременно всеми женщинами планеты, и вся Вселен–ная существовала только для того, чтобы ее эфемерная сущ–ность, вобрав за тысячелетия смысл и суть женской природы, проявилась наконец в конкретном живом существе. Такой я видел ее, такой я ее ощущал.

Я знал ее давно. Белка жила в общежитии напротив, и мы иногда пересекались в летнем кафе, которое каждую весну про–растало между тополями двора брезентовыми грибами над пла–стиковыми столиками. В гриве Белки было слишком много огня, а в глазах – изумрудного сока, чтобы не обращать внимания на их обладательницу. Белка притягивала к себе, но не так, как другие девчонки. Ее хотелось взять аккуратно в обе ладони, восхищенно рассмотреть со всех сторон и спрятать во внутрен–ний карман пиджака, подальше от похабного людского взора, порчи и дурных мыслей. При этом она далеко не была эталоном красоты, каким его видят Голливуд и редакторы модных журна–лов. Да, она была стройна и изящна, но в ее осанке, походке, даже повороте головы, когда огненная волна волос догоняет само движение, было что-то дикое и трогательное одновремен–но. При всей притягательности формы юного женского тела и флюидах сексуальности в ней оставалась непосредственность ребенка и даже капля подростковой скованности. Казалось, она не взрослела, как это происходит у обычного человека, но вби–рала все возраста и лепила из них что-то новое и странное. И то, что из этого получалось, волновало и будоражило, потому что имело энергию жесткого гамма-излучения: оно беспрепят–ственно проникало сквозь броню здравого смысла, прямо в сердце, и будило в нем древнюю силу притяжения к женщине. Сама мысль о том, чтобы уложить Белку в постель только ради банального секса, казалась грязной и до безобразия пошлой. Белка была женщиной, которой мужчина должен был предло–жить как минимум жизнь, а никто из нашего окружения не был готов на столь отчаянный подвиг. Наверное, потому, что для это–го требовалось ощущать себя воплощением всех мужчин пла–неты, а мы не претендовали на звание героев античности – мы были обычными парнями… К тому же, насколько мне было из–вестно, у нее уже был избранник… Потом заболел мой отец, и я вывалился из событийной последовательности жизни. А потом отец умер, и у меня начался медленный дрейф в самого себя. В общем, я никогда не предполагал, что нити наших судеб могут переплестись и тем более завязаться в узел. Но они завяза–лись.