Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Гроссграф

- Это как везде, - сказал я с облегчением.

Он хитро улыбнулся. Копыта стучат бодро, но, когда мы въехали в черную тень громады замка, даже барон притих и молчал, пока мы не остановили коней перед массивными воротами из цельного, как мне показалось, чугуна старинной ковки.

Я оглядывался в поисках стражей, барон покачал головой:

- Нас уже ждут.

Створки тяжело, но без малейшего скрипа отворились. Я быстро шагнул вперед, по ту сторону ни человека. И спрятаться негде. За спиной все тот же ровный голос барона:

- Сэр Ричард, ворота отворяются сами.

- Перед всеми? - спросил я.

- Нет, - ответил он серьезно. - Ворота знают.

- Или те, кто ими командует, - обронил я и прикусил язык, не стоит показывать, что знаю некоторые хитрости высоких технологий.

Барон смолчал, уже очень строгий и серьезный. За дверьми не слишком просторный зал с низким сводом, толстые колонны подпирают его так часто, что мы двигаемся как через лес. Снова врата, на этот раз бронзовые. Барон бросил на меня беглый взгляд, но смолчал.

Я спрятал усмешку. Каждая дверь что-то да символизирует, других новичков здесь выдерживают подолгу, стращают, произносят высокопарные речи, требуют клятв, потом ведут к следующей двери, там стращают на новом уровне и требуют совсем уж жуткие клятвы и обеты…

Следующая дверь в самом деле блестит серебром. Снова я перехватил брошенный в мою сторону несколько разочарованный взгляд барона.

- Сюда, маркиз… Прошу вас!

- Спасибо, - сказал я. - Дальше?

- Да, прямо и вот в ту дверь.

На той стороне зала уже не врата, а узкая дверь, что явно тоже что-то да символизирует, в тайных обществах символика на символике и символикой погоняет.

Я удержался от мальчишечьего желания открыть ее ногой, это слишком, другие к этой церемонии относятся серьезно, надо и мне держаться так, как от меня ожидают. Соответственно, я же теперь человек не только серьезный, но и ответственный.

Барон распахнул передо мной дверь, я перешагнул порог, по нервам пробежал трепет. Исполинский зал, как прорытая муравьями пещера, соединяется с другими такими же или почти такими же залами, я их скорее угадываю, чем вижу, по кругу расположены кресла… тридцать семь, многовато, но, видимо, тоже священное число. Или слагаемое из священных, при желании все можно подогнать под нужное.

Барон исчез, я смотрел, как со всех сторон из других залов появляются фигуры в темных плащах. Двигаются все медленно и печально, словно фигурки в старинных часах. Основная масса занимает места в тени, я даже не могу представить, сколько там собралось, все уходят в тень и уходят, та поглощает их, будто горячая вода кусочки сахара.

Наконец очень неспешно появились члены Верховного Совета, как я понял: в таких же темных плащах, как у всех, но с багровым подбоем. Они заняли места в расставленных по кругу креслах с прямыми высокими спинками.

В центре зала на полу начертана толстыми красными линиями пятиконечная звезда. По углам тускло горят массивные черные свечи. В центре пентаграммы чернеет грубо обработанная глыба камня, лишь поверхность любовно отполирована до блеска.

Я посматривал по сторонам, сдерживая усмешку. Совсем недавно и меня ввергала в священный трепет всякая экзотика: йоги, восточные единоборства, буддизм, таинственные ниндзя и подобная хрень, а потом я как-то разом повзрослел, что ли, но понял, что все это лишь маскарадные костюмы, а за всеми этими таинственными и загадочными телодвижениями, якобы исполненными некого глубокого смысла, на самом деле ни хрена нет. Настоящесть не прячется и туману не напускает.

Мальчишки, мелькнула мысль с чувством полнейшего превосходства. Таинственные откровения древних, секретные рыцарско-монашеские ордена… одни из них посвящены Христу, другие - Сатане, третьи - серым ангелам, которые не приняли в решающем бою ни одну из сторон, четвертые еще какой-нибудь хрени, мистически-загадочной, и чем загадочнее, тем круче…

Рядом со мной появилась серая тень, слегка пахнуло хорошим вином, я уж подумал было на барона Файнмента, но над ухом прозвучал знакомый голос, на этот раз предельно серьезный:

- Вы понимаете, сэр Ричард… Вы, конечно же, понимаете, что даже ваша армия демонов не поможет в тех свершениях, которые вам предстоят! Убить - это не значит победить, а вы пока только можете успешно убивать. Это важно для героя, но мало даже для простого феодала. Тем более для короля. А уж для императора…

Я мрачно буркнул:

- Сэр Самаэль, вы правы, нужна организация. Большая и разветвленная. Желательно, как вы говорите, могущественный масонский орден, в который входят даже короли и императоры. Я все понимаю, вы правы. По крайней мере, эту часть проблемы я понимаю.

- Вот и чудесно… Это очень много, сэр Ричард, понять такое.

- Я вообще понятливый, - пробормотал я. - Не понял только, вы что, в самом деле вино пили? Или это ритуал такой?

Он усмехнулся:

- Считайте, что ритуал.

- Что я должен сделать? - поинтересовался я. - Опуститься на одно колено и поцеловать знамя?… Одеть кольцо и спеть «Боже царя храни»? В смысле, «Самаэль, спаси королей, я иду»? Поклясться в верности идеалам демократии?

Он молчал. Глаза его были очень серьезными. Он молчал, и мой голос сначала упал до шепота, потом оборвался.

- Для великой цели, - проговорил он медленно, глаза его не отпускали мое лицо, - и ритуалы не такие… детские.

Холодок возник в моих внутренностях. Я смотрел в это умное лицо с высокими залысинами, и холодок распространялся по всему телу.

- Что за ритуал?

Он сказал с небрежностью:

- Стандарт.

- Это…

- Алтарь, - сказал он спокойно. - Лучше из черного камня, хотя можно и на дереве. Но здесь, как видите, из отборного черного гранита. Главное деталь, которую нельзя менять, - ребенок.

- Ребенок?…

- Младенец, - объяснил он любезно. - Ребенок, которого надо зарезать. Зарезать спокойно, хладнокровно. А кровь спустить в чашу. Там, на алтаре, всегда делается канавка для стока крови… обычно натекает полный тазик. Из крохотного младенца - целый тазик! Откуда в нем столько? Вот так, дорогой сэр Ричард. Я вижу на вашем лице отвращение, что мне вполне понятно. Но позвольте объяснить?

Я стоял, как вмороженный в айсберг. Едва двигающимися губами вытолкнул:

- Да, пожалуйста…

- Дело в том, - заговорил он медленно и сочувствующе, - что крестьяне могут верить в наши идеи чуть-чуть, и это не помешает им жить и работать. Сеньоры могут верить наполовину, и тоже все пойдет нормально. Однако правители… правители не имеют права жить в придуманном мире! Они должны видеть все, как есть. Должны видеть всю правду. Народ может обманываться какими угодно религиями, идеями, суевериями, но правитель… прежде всего правитель. Он должен видеть истинную картину. Простолюдин или даже сеньор может ужаснуться убийству невинного ребенка, но правитель прекрасно знает, что в его королевстве ежедневно рождается две тысячи младенцев, и знает так же точно, что тысяча умирает в первый же год, еще полтысячи умирает в ближайшие три-четыре года. Детей простолюдинов выпалывает голод, болезни, нищета, равнодушие родителей… Да и не только простолюдинов! Чтобы умело править, иной раз придется применять жестокость. Другие могут считать государя жестокосердечным, человеком с каменным сердцем. Вообще бессердечным! Это все неважно, главное - процветание государства.