Катя Зазовка - Ворожея

— А как же я тут очутился? — вдруг спохватился староста. — Неужто ты меня одна до хаты тащила?

Яромила кивнула. Череда только диву дался. Надо же, и как только у такой тоненькой женщины силенок хватило его, борова, в избу затянуть да на лавку закинуть? Меж тем хозяйка присела с миской к нему на лавку. Как и ожидал староста: от снеди дивно пахло. Он едва удержался, чтоб не напугать жену Лютовера и не накинуться на еду, словно волк на зайца посреди лютой зимы. Хозяйка набрала немного в ложку и протянула гостю.

— Что ты, — воспротивился староста, — я же не дитятко, сам поесть смогу.

Однако только лишь теперича он заприметил, что его правая рука ниже локтя оказалась недвижима. Кисть была перетянута чистыми тряпицами.

— Что это? — спросил он, но тут же вспомнил, как его ладонь разом с тесаком исчезла в клыкастой пасти. — А нож где?

Яромила указала на стол. Там лежал тот самый тесак, с которым староста от волколака оборонялся. А голова отчего болит? Видать, ударился, когда в обморок бухнулся. Надо же. Не раз в потасовках довелось поучаствовать, буянов разнимать. Пару раз калечен был, но вот чувств, точно баба на сносях, терять не доводилось. Вот это весть… Череда заалел. И заалел еще больше, когда, не сумев толком покормиться левой рукой, дозволил-таки позаботиться о себе Яромиле. Хотя в том оказалось немало приятного — женка его давно померла. А боле бабой он так и не обзавелся. Ну, захаживал порой к постояличихе. Но туда особливо не набегаешься. Добре, ежели раз на седмице к себе пустит. Ну, а коли чаще жаловать, так жениться надобно. А делать этого в другой раз староста намерен не был. Ему нытья да капризов Услады и так по уши хватало.

— А Лютовер скоро вернется?

Яромила пожала плечами. Так и мыслил староста, что жена охотника не много от него ласки ведает. Угрюмый, нелюдимый, он, поди, лишний раз и не приголубит. Вот дурак-то! Да такую бабу на руках носить надобно. Где ж это видано, чтоб и краса, и хозяйка, да характером смирная? И к людям добра. Даром, что немая, — это женщину только красит. Как есть дурак! Медведь, одним словом. И как это от одного мужика да бабы такие разные дети народились? Вон Щекарь — и в речи приятен, и ликом светел. А этот… Ну, разве что каждый в своем ремесле справен. Да только ведь у Лютовера не так давно все на лад пошло.

Староста с удовольствием доел вкуснющую похлебку да ложку облизал:

— Благодарствую, милая. Ладная ты хозяйка. Ты уж прости, что так вышло. Мне б Лютовера. Но коли не ведаешь, когда он вернется, так я лучше до хаты пойду.

Яромила замотала головой. В очах ее застыл ужас.

— А ты, часом, не слыхала ли чего? — сощурился староста. Пригожуня кивнула. — Неужто и тебе с волколаком довелось встретиться? — ужаснулся староста. Яромила мотнула головой. — Только слышала? Вой?

Она кивнула.

— Давно?

Снова замотала головой.

Стало быть, где-то поблизости рыщет. О боги, а что, ежели волколак за ним и ведет охоту?! Но с чего бы? Однако возвращаться в свою хату под покровом ночи как-то сразу расхотелось. Тем паче один раз Череда уже сошелся со зверем врукопашную. И стоит отметить, что чудом живым остался. Внезапно в памяти возникла кишащая змеиная масса. А это что еще за явление было? Неужто и правда сам Велес их послал? Хвала, хвала Велесу! Видать, на старосту у хранителя зверей и гадов свои планы имеются. Тем паче незачем просто так своей шкурой рисковать. Что ж, придется тут до утра остаться. Лютоверу это, конечно, не понравится, но ради лицезрения неземной красы Яромилы угрюмое сопение можно и потерпеть. Он откинулся на подушки:

— Твоя взяла. Спасибо тебе за уют да ласку, хозяюшка. Прости, что стесняю. По своей воле бы не посмел остаться.

Яромила хотела затушить лучину, но Череда ее остановил. Когда женщина ушла за занавесь, мужик довольно усмехнулся в каштановые усы, сладко потянулся. Вот близнецы ему завидовать станут. А уж Щекарь! Ведь каждой травинке в деревне ведомо, что он к жене братца неровно дышит.

А подушки-то мягкие, никак пухом набитые, и душистые какие. Староста сомкнул веки и с удовольствием представил, как Яромила своими тоненькими, почти прозрачными пальчиками собирает для них цветы, как золотит ее волосы солнце, как треплет их ветер… Эх, нет худа без добра.

ГЛАВА 10

Сестринские любовь, прозрение и проклятие

Алесь не сводил с Милавы внимательного взгляда. До недавнего часу она казалась ему всего лишь простой девицей, но теперича… она манила его, волновала. Такая чарующая и такая пугающая в этом своем недоступном обычному человеку знании. Вон, точно изнутри зеленым пламенем светится. А очи-то, очи чернее самой ночи! Да горят точно два уголька. Достоин ли он, простой молодец, сын старосты, такой красы? Сумеет ли, примирится ли, ежели боги дозволят, с ее ремеслом?

«А Милаву почто не спрашиваешь?» — прозвучал внутренний голос.

Но долгих объяснений и не требовалось. Видел Алесь, как теплеют ее очи, когда он подле. Слышал, как бьется быстрей ее сердце, когда он приближается. Да и просто чувствовал, что тянется она к нему.

— А как же селяне? Как они воспримут замену Кукобы Черной?

Но и тут Алесь, не кривя душой, мог признаться, что люба ему Милава, оттого и безразлично, как к ней отнесутся соседи. А ежели потребуется, то он готов с ней и в ином месте, далече от родного села, счастья искать — лишь бы дозволила.

— Все, — девица устало присела на лавку. — Кажись, вызнала я, от кого хворь по деревне пошла.

— Ты это что ж, ворожила? — насторожился сын старосты.

— Так, ворожила. Ой, а что это у тебя в очах?

— А что там? Что? — осторожно пощупал веки Алесь.

— Да никак страх, — улыбнулась Милава.

Он расслабился и улыбнулся в ответ. Вот дурень-то! Набрал в голову. И тут же посерьезнел:

— Ну, так кто хворобу нагнал? Как его величать?

— Как величать, мне неведомо. Но углядела, что недуг наслала обиженная девица… Погодь! — Милава вытянула шею — хороша, точно лебедка. — И как же я прежде до этого не домыслила? А у Ружи, что пропала, какие волосы?

— Светлые, — заволновался Алесь, — а что?

— Вот и стало все на свои места! Это Ружа, — облачилась в слова догадка.

— Ружа? — сын старосты оторопел. Видать, чего угодно ожидал, но никак не этого.

— Так.

Милава выдохнула и поведала сыну старосты, как стала в купальскую ночь невольной свидетельницей предательства.

— Никогда я тебе не прощу такого предательства! Будь ты проклят! И весь твой род! Так она сказала. А поутру в реке я повстречала новообращенную русалку. Вот тебе и недуг. В селе-то ведь, почитай, все родичи, кто в первом, а кто и в седьмом колене.