Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
Да, возможно, он придёт к ней сегодня, но отвечать на её вопрос, в котором слышалась мольба и отчаянье, было необязательно. Она всё равно будет его ждать. Как собака. Под дверью.
* * *От Марковой Тимур отправился на квартиру Верховного. Он наведывался туда каждый день, верный своей привычке всё контролировать.
Девочка, которую Ставицкий держал под охраной, была важна, Караев хорошо понимал это, и, хотя внешне всё было на уровне, расслабляться не стоило. Три дня назад, когда он заглянул в квартиру без предупреждения, бесшумно вошёл, открыв дверь своим пропуском (Верховный доверял Тимуру безоговорочно), все охранники сидели в гостиной. Перекидывались в картишки — при виде полковника один из них постарался незаметно спрятать в карман наспех собранную со стола колоду, но Тимур это заметил. Такого разгильдяйства Караев не прощал, и напрасно они пытались оправдаться, бубня, что входная дверь хорошо просматривается и из гостиной, и девчонке всё равно некуда деться — все трое в равной степени заслуживали наказания, и они его понесли: трое суток ареста каждому, а майор Светлов, отвечающий за этих бездельников, был разжаловал в капитаны. Вместо Светлова Караев поставил майора Бублика. Не без колебаний, конечно — Бублик, по мнению Тимура, внешне напоминал не военного, а придурковатого рабочего откуда-нибудь из теплиц или из ферм, которому только тяпкой грядки рыхлить, да за свиньями навоз убирать. Но внешность обманчива, и Бублик, несмотря на свой несуразный вид, дело своё знал хорошо. И ребята его, которых майор именовал «соколиками», тоже знали.
Караев бесшумно открыл дверь, и тут же в грудь ему упёрся автомат — коренастый парень с курносым носом, один из «соколиков», находился на посту и бдительности не терял. Узнав полковника, «соколик» опустил автомат и вытянулся по стойке смирно.
— Как обстановка? — коротко спросил Караев, проходя внутрь и машинально отмечая, как в коридоре напрягся второй охранник. Третий, совсем молоденький, стоял дальше, у дверей спальни девчонки. Молодцы подчинённые у майора, эти не подведут.
— Без происшествий, товарищ полковник, — доложил тот, что был у двери. Этого «соколика» Караев знал (память на лица у Тимура была цепкой, профессиональной), говорил с ним неделю назад, не здесь, а на военном этаже, даже фамилию запомнил. Ткачук.
Караев кивнул и прошёлся по коридору, заглянув в каждую комнату. Делал он это, не потому что что-то подозревал, а по привычке, ведомый чувством профессионального перфекционизма, желанием делать свою работу так, чтобы потом не пришлось исправлять. «Соколики» стояли навытяжку, следя глазами за перемещениями Караева.
Напоследок он подошёл к двери комнаты, где находился объект, немного помедлил, а потом резко открыл и вошёл внутрь. Сюда он всегда входил без стука, совершенно не заботясь о том, чем там может быть занята девчонка: в каком бы привилегированном месте она не содержалась, и какая бы кровь не текла в её жилах, сейчас она была для полковника всего лишь пленницей, и как у любой пленницы прав у неё было немного — во всяком случае правом на личную жизнь она точно не располагала.
Сейчас девочка сидела в кресле, подогнув под себя ноги, с книжкой в руках. При его появлении она вздрогнула, быстро захлопнула книгу, сунув что-то между страниц — этот торопливый и чуть испуганный жест не ускользнул от внимания Караева, — и уставилась на полковника большими серыми глазами, в которых колыхалась ненависть. Она всегда так на него смотрела, но это его трогало постольку-поскольку. Он не понимал этого чувства, оно казалось ему иррациональным и бессмысленным, а люди, которые трепыхались, не желая встраиваться в стройную иерархию системы, виделись ему всего лишь глупцами — рано или поздно таких всё равно ломают или уничтожают, и девчонке этой участи тоже не избежать.
Он быстро пересёк комнату, подошёл к креслу и, протянув руку, негромко скомандовал:
— Книгу!
Нужно было проверить, что она там спрятала.
Девчонка прижала книгу к себе, упрямый взгляд серых глаз упёрся ему в лицо.
— Хочешь, чтобы я применил силу?
Он знал, что это не потребуется — боли девчонка боялась или всё же понимала всю бесполезность своего сопротивления. Она молча протянула ему книгу, тонкая рука чуть подрагивала, глаза наполнились слезами.
Караев взял книгу, перевернул её корешком вверх, встряхнул. На пол упал белый пластмассовый прямоугольник, Тимур, даже не наклонившись, безошибочно угадал в нём пропуск. Он бросил уже бесполезную книгу на кровать, обернулся к молоденькому охраннику, застывшему у дверей, коротко скомандовал:
— Подбери!
Тот беспрекословно кинулся исполнять приказ. Поднял и, повинуясь молчаливому взгляду, передал пропуск полковнику в руки.
— Чей это?
Девчонка молчала.
Тимур повертел пропуск в руках. Потёртый, с въевшейся в трещинки грязью, с покоцанными краями — владелец пропуска, чьё лицо, тонкое, нервное и вызывающее, смотрело на Тимура, явно аккуратностью не отличался. Впрочем, благоразумностью тоже — взгляд тёмных, чуть раскосых глаз, выдавал в парне одного из тех бестолковых дураков, кто постоянно пробует на прочность этот мир. «Кирилл Шорохов», — прочитал он про себя.
— Кирилл?
Он внимательно посмотрел на девчонку. Она закусила губу, чтобы не расплакаться, но слёзы уже расплескались и теперь предательски ползли по бледным щекам, оставляя неровные светлые дорожки. Кирилл… нет, не может быть.
Перед глазами яркой вспышкой возникла картина. Тридцать четвёртый этаж, грязная полутёмная каморка, мусор в углу, ворох вонючих тряпок, труп мужика в дорогом костюме, перегораживающий узкий проход, и слова, произнесённые сонным, вялым голосом: мальчишку тоже, в расход. Он тогда даже не прицеливался, как следует, так полоснул из автомата короткой очередью — пацан, прислонившийся плечом к стене, всё равно был не жилец, натренированный взгляд Тимура определил это сразу. И когда Ставицкий коротко бросил ему — проверь, он лишь лениво пнул упавшее неживым кульком тело, потому что даже смысла добивать тогда не было. Хотя надо было добить, надо…
— Этот Шорохов — твой парень? — Тимур оторвал взгляд от пропуска.
Он не ждал, что она ответит, но она всё же ответила. Произнесла, отчётливо чеканя каждый слог, и, хотя то, что она сказала, и не было прямым ответом на его вопрос, но в то же время проясняло многое:
— Я хочу, чтобы ты сдох!
И
