Дорасти до неба (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич

Чаепитий сегодня на случилось. Видимо, тема для обсуждений была одна — я, страшная ведьма. Но обсуждать меня при мне было… некрасиво, да и страшновато, наверное, так что день проходил в строгой деловой обстановке. В столовке тетки на раздаче поспешили обслужить меня по первому классу — в их понимании, конечно. А вот за столом пришлось сидеть в одиночку, хотя столовка была битком набита народом. Я ковыряла алюминиевой вилкой (столовские извинились, что других нет) тощую котлету и пыталась понять: нравится мне весь этот цирк вокруг меня или нет. И что с этим делать. Как-то сразу стало понятным, почему во всех сказках ведьмы уходили жить далеко в лес: люди их попросту боялись и не мытьем, так катаньем выживали из деревень. Но и без них обойтись тоже не могли: как какая беда случится, занемог кто или со скотиной худо, так к ведьме бежали, земно кланялись: помоги, мол. А потом в спину плевали, да за глаза костерили. Хорошо у Мирланды: в том мире маги — уважаемые люди. Хотя, может, дело в том, что там их просто много и они образовали своего рода класс? Ну, есть же пролетарии, капиталисты, а у них есть еще и маги. Они стали не экзотикой, а неотъемлемой частью повседневной жизни. А здесь, у нас… одна я, да вот еще Саныч начал пробиваться. Как есть, ведьма. И еще колдун к ней в придачу.

Когда я вернулась с обеда, то оказалось, что у меня на телефоне с десяток неотвеченных вызовов. Ну да, я обычно телефон с собой в столовку не беру, чтобы аппетит не портить. Ну кому будет приятно, если его на самой середине обеда начнут отрывать какими-нибудь глупыми звонками. И ладно бы звонили по делу, так нет же: большинство звонков — это банки навяливают лошаристым гражданам нафиг никому не нужные кредиты. И стоит из-за такой вот фигни отрываться от еды? Нынче же кто-то незнакомый прямо-таки жаждал со мной пообщаться. Ну и что, мне все бросать и бежать разговаривать? У меня обед, кому сильно нужно — перезвонят. И только я так подумала, как снова звонок, тот же номер. Ну, раз человеку я так сильно нужна, то надо уже ответить.

Голос в трубке был слабый, прерывающийся тяжелой одышкой, словно звонивший был тяжело болен, но при этом смутно знакомый.

— Добрый день, Таисия Ефимовна, — прошелестел голос. — Это Бельков Сергей Афанасьевич. Судья.

Ого! Неужто его все настолько достало?

— Поймите меня правильно, я вчера не мог отказать господину Райхерту в его просьбе. О-о-ох!

Хоть, говорят, это и неправильно, но моральное удовлетворение от этого звонка я уже получила.

— Я полностью… о-ох… осознаю, что был неправ, вынося решение по вашему делу в пользу истца.

— Хорошо, что вы это осознали, — констатировала я, не испытывая ни малейшего сожаления по поводу страданий судьи.

— Я… о-о-ох…

Судья прервался, а в трубке послышались тяжелые вздохи, стоны и бульканье. Это продолжалось секунд пятнадцать, и я успела заскучать, но звонок не прерывала: интересно же, ради чего господин Бельков решил признаться в своей сволочной натуре.

— Простите, Таисия Ефимовна, я неважно себя чувствую.

Еще бы! Я уже после суда, поджидая Саныча на скамейке, поглядела, чего натворила. Если опустить медицинские термины, то им очень повезет, если они доживут до конца отмеренной им недели. Может, знай я такой нюанс заранее, придумала бы что-нибудь помягче, но теперь уже что сделано, то сделано. Это колдовать я, как выяснилось, могу на расстоянии. А развеять магический конструкт — только в непосредственной близости от него.

— Что ж, вы четко сформулировали причину вашего недуга. К счастью, это не продлится вечно. Одна неделя — и все закончится.

И тут судью прорвало. Чесслово, я ни разу прежде ни видела мужской истерики. И это даже по телефону было… противно, да.

— Таисия Степановна, дорогая, я все, все, что хотите! Я… я заплачу, сколько скажете, я больше… никогда больше! Поверьте, никогда! Только, ради всего святого, отмените свое проклятие!

Из трубки донеслись приглушенные рыдания, вскоре прервавшиеся протяжным стоном и бульканьем. Я подождала, пока эти звуки затихнут, и судья снова сможет говорить.

— Таисия Ефимовна! Назовите сумму, назовите ваши условия, я все, все сделаю, клянусь здоровьем детей.

Я прикинула: решение вынесено, документально оформлено, отменять его и протестовать — себе дороже выйдет. Так что пусть злодей исправляет причиненный вред. Ну и мне нужна моральная компенсация за все потраченные нервы. Я зажмурилась и, постаравшись, чтобы голос звучал потверже, заявила в трубку, внутренне сжавшись от собственной наглости:

— Я хочу миллион рублей. И плюс еще двести тысяч для погашения назначенной вами выплаты. Для снятия заклятия будет необходима личная встреча. Как только вы передадите мне всю сумму наличными деньгами в полном объеме, я тут же избавлю вас от вашей маленькой проблемы. Вы все поняли?

— Да, да, конечно, Таисия Ефимовна. Я… в кратчайшие сроки… все, как вы… я позвоню. О-о-ох!

Разговор закончился, и тут я ощутила, что позади меня кто-то стоит. Я обернулась: главбух собственной персоной. Видимо, зашел в кабинет в процессе разговора, и услышал последние слова. На лице у нашего мелкого недоманьяка было такое… смешанное чувство. Кажется, он хотел бы меня удавить, не сходя с места, но при этом явно боялся разделить судьбу юриста и судьи.

— Вы что-то хотели? — Невинно спросила я.

— Нет, ничего, — прохрипел начальничек и буквально вывалился из кабинета.

Да, пора валить. Может, без отработки отпустят?

Глава 21

Судья позвонил через полчаса. Эк его прижало, однако! Я велела ему подъезжать к управлению завода. Тут люди, видеокамеры, какая-то страховка от возможных гадостей. Еще через полчаса на стоянку перед управой — из окна мне хорошо было видно — зарулил здоровенный черный "лексус", и тут же у меня в телефоне раздался звонок.

— Таисия Ефимовна, я подъехал.

Голос господина Белькова был все так же слаб, но в нем уже звучала надежда. Да, как мало, порой надо человеку для счастья! Не помню, откуда запомнилась цитата: "Главное — это регулярная работа кишечника. Все остальное — второстепенно и преходяще." Говорили, что изречение это принадлежит Чехову. Так или нет — неважно, но уж больно в тему пришлось.

— Это ваш "лексус" стоит напротив входа? — уточнила я на всякий случай.

— Да.

— Я сейчас выйду.

Наш завод еще не установил пропускную систему с турникетами и прочим добром, хотя ящики с аппаратурой уже стояли в холле, загромождая проход. Я кивнула знакомому вахтеру и выскочила на улицу. Передо мной предупредительно распахнулась задняя дверь здоровенной, как сарай, машины. Я глянула внутрь, убедилась, что там кроме водителя и судьи никого нет и заскочила в тепло, захлопнув за собой дверь.

Да, судья нынче был совсем не похож на того толстяка, что уверенной походкой разжиревшего гуся входил в зал суда. Кожа на его лице, в особенности, на щеках, обвисла и висела длинными складками, отчего он стал похож на грустного бульдога. Да и брюхо, еще недавно до предела натягивающее обширную мантию, теперь не могло натянуть даже пояса брюк. Жалкое зрелище. Душераздирающее зрелище. Кошмар!

Не дожидаясь моих слов, судья сразу протянут мне черный пакет-маечку. Я заглянула внутрь: две пачки новеньких красненьких пятитысячных купюр в банковской упаковке, и еще одна пачка синеньких двухтысячных. У меня почему-то вспотели ладони. Млин, да это же моя зарплата за пять лет! Я за всю свою жизнь столько денег не то, что в руках не держала, я столько и не видела никогда. Изо всех сил стараясь не показать волнения, я достала пачки, просмотрела: не кукла ли. Вынула из каждой по две-три бумажки, проверила: вроде, не фальшивка. Пересчитывать не стала. Все-таки этот судья, он ведь не самоубийца! Ну а потом для виду поводила руками, побормотала себе под нос всякую белиберду, а сама тем временем свой конструкт легким усилием развеяла.

— Все, Сергей э-э-э… Афанасьевич. Можете спать спокойно.