Илья Носырев - Карта мира

— Слава Богу, в наше время хватает нормальных женщин! — улыбнулся Рональд, запоздало осознав, что это фраза библиотекаря Линмера, критикующего платоническую любовь рыцаря к Розалинде.

— Нормальная женщина? — встрепенулся Иегуда — Что такое нормальная женщина? Это оксюморон: горячий снег, живой труп, нормальная женщина. Скажем так, чтобы не обижать ретивых дочерей Евы, некогда активно боровшихся за свои права: о нормальных женщинах нужно говорить предположительно, как о черных дырах — теоретически их существование представляется вполне вероятным, но ни одной пока не обнаружено.

«Однако нужно осторожнее касаться этой темы, — подумал Рональд. — У моего почтенного друга явно была какая-то не совсем хорошая история, связанная с женщиной».

— Только не подумай, будто я страдаю неприязнью к женщинам! — предупредил Иегуда. — Я женоненавистник ровно на тридцать процентов. Видишь ли, любая женщина состоит из трех мало связанных друг с другом частей: внешность, душа и, так сказать, «мебель». То есть набор милых привычек: особенная манера поворачивать голову, когда окликаешь ее на улице, неповторимая улыбка, даже книги, которые женщина читает, и многие глубокие мысли, которые ее посещают, — это тоже «мебель», декорации. И эта «мебель» часто производит на мужчин гораздо большее впечатление, чем ее лицо и фигура. Но не следует заблуждаться: «мебель» — это не душа. Душа-то у любой женщины черная! Душа женщины — это та ложь, которая в решающий момент подымется из глубин и отравит все хрустальные источники — как звезда Полынь.

Граф открыл рот, чтобы возразить — и тут увидел странное движение между деревьями.

— Иегуда! — прошептал он. — Смотри!

Монах остановился и взглянул туда, куда указывал палец его спутника.

— Там никого нет, — пожал он плечами.

— Как никого? Там целая толпа — или что там такое?

— Послушай, о Рональд! — не вытерпел Иегуда. — Что же, ты меня и впрямь принимаешь за слепца? Я вижу все эти кусты и деревья насквозь, понимаешь, насквозь!

В голосе его звучала обида, и Рональд решил смириться и не спорить. Однако отвлечься от зловещего мелькания между деревьями было не просто. Казалось, там движется длинная серая змея, извиваясь, проползает между деревьями. Так было только миг — кусты качнулись и скрыли это странное зрелище. Рыцарь помотал головой, отгоняя наваждение.

Они сделали еще несколько шагов и чуть не наткнулись на страннейшую на свете процессию. Рональд резко схватил Иегуду за плечи и успел шепнуть ему на ухо:

— Тише!

Однако почтенный монах и сам уже что-то почувствовал. Он медленно поворачивал голову, вслушиваясь.

Они стояли на невысоком холме, сквозь высокие кусты наблюдая десятки человек, идущих по узкой тропе в ложбине между двумя холмами. Серая одежда, чрезвычайно просто сшитая, желтые лица и обилие золотых украшений — словно то был парад мертвецов. … Вот она, тропа, ве дущая из Муравейника, на поиски которой они и отправились, понял граф.

Ревенанты шли строем, какого Рональд еще не видывал, — не по двое, не шеренгами — они шли гуськом, по одному человеку, глядя друг другу в затылок, быстрым, размеренным шагом существ, не знающих усталости.

— Проклятые невидимки!! — прошипел Иегуда. — Зато вот этих я вижу прекрасно!

На соседнем холме стоял отряд пехоты, а чуть подальше чернели дула пушек.

— А вот еще.

На холме напротив кусты колыхались, показывая то копыта коней, то головы всадников.

— Пли! — раздался громкий возглас.

Мертвецы одновременно подняли головы и посмотрели на холм — без удивления, без страха, даже не остановились. Над холмом взметнулось облачко дыма и с десяток ядер полетел в процессию. Затем в ход были пущены гранаты — снова залп, и снова гранаты. Мертвецы трескались, точно сухое дерево — не бежали, не отдавались панике, умирали спокойно и без единого крика.

Ложбинка меж холмов, по которой проходила толпа мертвецов, полыхала огнем, взрывалась черными чугунными осколками. Когда дым, наконец, рассеялся, ни одной фигуры из этой только что длинной и чинной процессии не было видно: только земля слабо шевелилась в том месте, изрытом ядрами.

— Вот так-то! — раздался зычный голос командира отряда. — А эти дуболомы в столице говорили, что ревенантов ничем нельзя убить. Я это сделал, я! Даже самому приятно. Ладно, посмотрите, что там за золотишко на них было: авось не все расплавили наши ядра и гранаты…

Солдаты, роняя почву из-под ног, стали спускаться по склону в ложбину. Они принялись бродить между слабо шевелящимися и подрагивающими кусками мертвых тел (Рональд едва тошноту сдержал) и копаться в куче бывшей плоти, выискивая драгоценности, которыми для какой-то надобности украсили себя мертвецы.

Странно: а зачем им понадобились эти всадники, занявшие второй холм? Для страховки?

И тут только Рональд понял весь хитроумный замысел стоявшего на дальнем холме отряда. Пока королевские солдаты лазили, снимая с трепещущих рук украшения, а с подпрыгивающих ног — сапоги, позабыв о собственном оружии и воинском долге, в ложбину хлынула конница! Четыре десятка всадников в пестрой одежде, крутя саблями над головой, мигом пронеслись по пологому склону и обрушились на оторопевших от ужаса и неожиданности солдат, и стали рубить их, безжалостно, быстро, с веселыми прибаутками и шутками.

На помощь к своим бросились те, кто побрезговал стать мародерами; но к тому времени, когда они подоспели, их товарищам было уже не помочь. Зато сами они угодили почти в ту же ловушку.

— Вот черт, ловко! — шепотом воскликнул Рональд. — Разбойники?

Словно отвечая на его вопрос, один из всадников, одетый в кожаную куртку и с черным платком на голове, повернулся в седле, поражая саблей очередного солдата, и Рональд узнал в нем Полифема.

— Однако…

— Вот именно, — сказал Иегуда, для которого лицо человека не было главным отличительным признаком.

Операция действительно была спланирована просто гениально, со знанием психологии имперских солдат — Рональд, например, мнивший себя великолепным знатоком военного искусства, просто не знал, что славные римские воины способны на мародерство. Каждый новый день приносил печальные открытия…

Итак, королевский отряд был почти полностью уничтожен — те, кто сложил оружие, были взяты в плен и связаны, кроме них, в живых остался только артиллерийский корпус, стоявший на холме. И тут все было тщательно продуманно: не станут же пушкари палить по своим же пленным.

Впрочем, разбойники не учли одной детали: корпусом артиллеристов руководил полупьяный капитан с белым толстым лицом, словно задубевшим от пива, лупоглазый, как лягушка. Была такая порода столичных плебеев — более спесивых, чем первые аристократы королевства, ко всему на свете равнодушных, кроме собственной карьеры.