Виллард Корд - Инкуб

 "Что могла натворить обычная девушка, стоявшая в слезах у окна? Чем привлекла внимание сил, явно более серьёзных, потусторонних масштабов?"

 Уже тогда Доминик Фэй понял, что ввязался в странную, нетрезвую, нелепую игру, в которой главной тайной являлся его заказчик – безликий, бесформенный, незнакомый, не-человек. Так думал о нём Убийца. И, возможно, был недалёк от истины. Но, будучи профессионалом своего дела, предпочёл отмести прочь все сомнения, твёрдо решив, что совершит последний выстрел и уедет на Кубу, подальше от сырости северных городов и таинственных покровителей.

 Так он мечтал ещё в детстве, ещё до того, как был завербован иностранными агентами, долгое время использовавшими его талант к стрельбе, шантажируя смертью сестры – единственного родного человека, оставшегося у него в Шотландии.

 В те времена он стал ненавидеть себя, за то, что любопытным юнцом упросил отца научить его стрелять из оружия. Вместе они стали часто ездить на охоту, и вскоре сам Фэй старший принялся продвигать сына на всевозможные стрелковые мероприятия, где Доминик неизменно выигрывал главный приз. Определённо, такой талант сложно было не заметить, и уже вскоре он был приглашён на почётную службу в армии, что оказалось прикрытием, под которым и была осуществлена вербовка. Доминику даже не позволили увидеться с отцом, умиравшим от неизлечимой болезни. А когда он заявил, что намерен покинуть организацию – недвусмысленно намекнули, что он может потерять и сестру.

 С тех пор он никогда её не видел. Только редкие далёкие письма связывали их, напоминали друг о друге; о том, что живы. Но случилось, что вести от сестры, которых Фэй всегда так сильно ждал, перестали к нему приходить. На все вопросы Доминик не получал ответа, и тогда сам прокрался в архивы организации, надеясь найти хоть какую-то информацию - но всё было тщетно. Пока вдруг не наткнулся на собственный файл, в котором среди прочих заказов значилось убийство английской заговорщицы – Аннори Фэй.

 Сердце Доминика стучало, словно рваные кастаньеты, и, вновь и вновь перечитывая слова, набитые бездушной секретарской машинкой, он вспоминал тот день, когда был направлен на дело, задачей которого значилось «заставить молчать» председателя одного из тайных политических обществ – женщину, узнавшую слишком много, чтобы позволить ей жить. Она сидела за длинным столом, спиной к окну – единственной точке, откуда мог быть произведён выстрел, и он – Доминик Фэй – как услужливый пёс, нажал на курок, не зная, что отправил на смерть любимую сестру, ради которой был готов пожертвовать всей своей свободой и жизнью.

 Сжав зубы, успокоив дрожащие руки, приведя в чувство Убийцу, привыкшего к танцу смертей, Доминик шёл по длинному коридору за теми, кто ослепил единорога, нёсшего свет, забросив в угольную мглу. Он выреза'л его с верой на пулях, надеясь на то, что каждая смерть, что несёт – существует во благо. Но ошибся, потерялся в собственном мире иллюзий, и превратился в обычного бессердечного палача, приговорившего к плахе своё отражение.

 Спустя годы, ища забвение в кокаиновом кресле, Доминик Фэй не мог и представить, что снова вернётся – вновь убивать. Голос позвал его выжить, ради сестры... "Неужели всё так же ради сестры он заставлял его пускать пули в девушек, неизбежно напоминавших ему о ней? Особенно она, изящная грация с длинными пепельными волосами, говорящая с кем-то у этого злосчастного распахнутого смерти окна!"

 - Я увезу тебя на Кубу, сестрёнка, - шептал Убийца, ласково поглаживая серебряного единорога, - одно мохито на двоих, и мы будем вместе. Уже навсегда. И больше никого между нами…

 Но рука Доминика дрогнула, когда он услышал крик. Девушка в окне отбивалась от существа, издалека лишь едва походившего на человека. И оно одолевало её, кусало до крови, извлекая предсмертные стоны, ломая стан, упиваясь агонией страстной борьбы. Тогда Убийца вдруг понял, очнувшись, что больше не в силах играть под чужой инструмент, и, прицелившись метко, пустил пулю к сердцу безумного зверя. Но что-то вмешалось, помешало стрелку, толкнуло в плечо – и Доминик промахнулся.

 Девушка упала. Зверь сбежал, выпрыгнув из окна. Убийца ждал, просил, чтобы она очнулась, но ветер шептал: «Прекрасная работа, Доминик Фэй», - как будто подсказывая: «твоя пуля достигла цели». Той самой, за которой и приходил. Его внезапное стремление разорвать замкнутый круг – проклятый цикл, который длился всю его жизнь – оказалось бессмысленным. Как и он сам. «Фея» с усмешкой сатира, прикрывшаяся слепым единорогом отчаяния.

 _________

Зеркало

 _________

 - О, наконец-то, Гэбриел! – Реми Ван Хартен бросилась навстречу, вновь расплескивая игристые вина по голландским коврам, - Я никак не могу достучаться до Лиллиан! Дверь закрыта, но внутри тихо, словно и нет никого! Даже не знаю, что делать!

 Ещё на пути к Контуру Соблазна он почуял неладное. Словно что-то родное и драгоценное внезапно умерло внутри. Тогда он ускорил шаг, почти бежал, но почему-то остановился, увидев, как новую жертву глотает скупой Петербург. И, несмотря на то, что сердце рвалось на части, и тревожные мысли метались, как птицы в плену,  Инкуб протянул руку бессмысленному «пловцу», нырнувшему за мифическим жемчугом илистых гротов. А после… так странно… уже не спешил. Вдыхал вековой перегар, умывал лицо непогодой, тешил французский бриар[184] на промозглых ветрах.

 - Что делать… - застыв перед дверью в тоскливой задумчивости, Гэбриел Ластморт уже знал, что увидит за ней. Огонь – злой и терпкий – кололся на кончиках пальцев, вот-вот норовя, разодрав сюртук плоти, разбросить крылатый пожар над уставшей душой. "Словно угли коптеющих прений…"

 Сейчас он не слышал никого. Ни графини и девушек, испуганно перешёптывающихся за спиной; ни Города, смеющегося сквозь стиснутый кобальт клыков; ни собственной тени, шипящей в костре исступления. Дышал в мерном темпе адажио[185], сохраняя контроль, не пуская на волю свирепую маску безумия. Сомкнув веки – преграждая дорогу искре'.

 Губы сжались, достигнув усмешки Невы; волевой подбородок застыл – неподступный гранит; скулы острой стеной обнесли пиететы камней; развенчались мосты – изогнувшись надбровной дугою.

 Таким, похожим на Санкт-Петербург, стоял в полумраке Инкуб, над шептаньем костей. Невольный коллекционер мелодических ста'тей.

 - Гэбриел… милый Гэбриел… и почему ты так боишься зеркал?

 - Не боюсь. В них нет правды. Всё наоборот.

 - Но они дают представление о тебе настоящем…