Pinhead - Визит из невыразимого

— Ну же, мисс, не бойтесь, я поймаю вас, — Круми призывно замахал руками.

— Нет уж! — решительно вмешался Гарри. — Позвольте-ка, я сам.

Он вынул палочку и осторожно переместил подругу по воздуху, приземлив ее рядом с собой. Она благодарно кивнула, отбрасывая с лица волосы, которые морской ветер немедленно взлохматил во время полета.

Самым последним в лодке оказался второй, молчаливый работник Азкабана, который тут же встал на корме, и стало понятно, что именно он будет рулить. Правда, рулить особо было нечем, ни весел, ни паруса в лодке не было, но она вдруг сама собой заскользила по воде, окутавшись облачком белого тумана, и Гарри решил, что это очередная мера безопасности от администрации тюрьмы. Он сел на деревянную скамью напротив Гермионы и наблюдал, как она с беспокойством поглядывает по сторонам, избегая смотреть на него, и его так и подмывало спросить ее о вчерашнем происшествии. Но какое-то внутреннее ощущение подсказывало ему, что он сделает ей только больно, и вновь ничего не узнает. Если бы она хотела что-то рассказать ему, то сделала бы это сама, а раз скрывала, то на это были серьезные причины. Возможно, нужно просто немного подождать. Поэтому он спросил о том, что могло гораздо больше относиться к их совместной работе, чем всякие посторонние переживания.

— А что такое Шуб-Ниггурат, Гермиона?

Она вздрогнула и едва не подскочила на месте, немедленно уставившись на него испуганным взглядом.

— Откуда ты… Откуда ты это знаешь, Гарри?!

— Ты же сама произнесла в разговоре с Долоховым.

— А! — она заметно расслабилась, опустив плечи вниз. — Это… как тебе объяснить. Это такая… такое… Не бери в голову, Гарри! Просто темный ритуал.

— Я бы с радостью, только сегодня ночью я слышал эти слова во сне.

— Ты?! — она вновь вперилась в него, сжав губы. — И… и что ты видел?

— Ничего особенного. Просто какие-то люди, которые кричали всякую белиберду. И эту в частности. А потом явилось какое-то черти что. И еще там была ты, хотела меня оттуда вытащить.

— Это может быть просто обычный кошмар, Гарри.

— А предыдущей ночью я чувствовал, что возвращается то противное состояние, которое у меня было, когда я нанюхался той серой дряни в лесу.

— И часто у тебя такое?

— Всего один раз.

— Хорошо, я дам тебе еще средства. Но, скорее всего, это просто остаточное явление. Ничего не должно было сохраниться.

— А ты выяснила, что это за серые следы?

— Там ничего и выяснять не надо. Разложившаяся эктоплазма.

— Как будто мне это о чем-то говорит.

— Ты знаешь, как уничтожают призраков, Гарри?

Он отрицательно покачал головой.

— Если вдруг появится реальная надобность уничтожить призрака, как такое можно будет сделать? Он же нематериален. Для этого существует специальный ритуал, переводящий его в материальную форму, после чего он тут же превращается в слизь. Точнее, это, конечно не слизь, просто на нее похоже. Она и называется эктоплазмой. Через некоторое время на свету она разлагается и превращается в сухой порошок. Так что ты всё равно что вдохнул сдохшего призрака, Гарри.

— Фу! Но, подожди, получается, что в нашем ритуале участвует призрак?

— Ты когда-нибудь видел призрака, который мог бы разнести в щепки мебель и разорвать человека на клочки? Нет, к сожалению, всё гораздо сложнее. А на счет твоих снов… если привидится что-то еще в том же духе, сообщи мне, я тобой займусь. Пока что будем считать это просто кошмаром.

— И на том спасибо, — буркнул он, оглядываясь по сторонам.

Их лодка продолжала всё так же быстро скользить, рассекая набегающую волну, стремительно удаляясь от берега. На горизонте явственно вырисовывался только силуэт огромного контейнеровоза, по-видимому, ожидающего захода в порт под загрузку. Никаких признаков острова не было и в помине. В прошлый свой визит Гарри заметил, что земли с острова, где была расположена тюрьма, не было видно, но это могла быть просто магическая уловка. По крайней мере, он надеялся, что так и есть. Как бы быстро не двигалась лодка, провести тут час или больше ему не хотелось. Он заметил, как Гермиона уже начала ежиться от пронизывающих порывов ветра и потирать замерзшие пальцы. Ему в тот же миг захотелось взять ее ладони в свои и согреть дыханием, он даже уже сделал движение к этому, но вдруг в памяти всплыл сегодняшний разговор с Джинни, и он тут же отдернул руки, радуясь, что подруга не заметила этого, погруженная в собственные размышления.

«Ведь я же люблю свою жену?» — задал он сам себе вопрос и сам удивился, что у него возникла необходимость его задавать. Конечно же, он любил, какие в этом могли быть сомнения. И Гермиона… она просто была и оставалась Гермионой, ничего же не изменилось. Совсем! Кроме, пожалуй, появившегося у него шального влечения к ней, но ведь влечение — это не любовь.

«Если бы… — он сглотнул, — если бы я и вправду… переспал с ней, всё бы прошло, и к утру остался бы только стыд».

Само слово «переспал» резануло его изнутри своим пошлым звучанием. О таких вещах даже думать невозможно было без содрогания. Да мало ли кто из женщин его привлекал. Вокруг было полным-полно симпатичных ведьм, которые вызывали в нем вполне определенные чувства, так что ж теперь, пробовать всех на вкус?! А прочие его чувства к Гермионе ничуть не изменились. Он как ощущал в отношении ее нежность и желание заботиться, так и продолжал ощущать. Это же и называется братскими чувствами, ведь так? В его восприятии ничего не изменилось. И что с того, что он разглядел ее привлекательность в этом самом смысле? К любви это всё равно не имело никакого отношения.

«К любви?!»

Какого черта, он любит только Джинни, почему вообще он умудрился даже поставить рядом два этих слова — любовь и… другая женщина? И еще какая(!) женщина! Он невольно взглянул на Гермиону, и его вдруг затрясло…

Крупные локоны, колышимые ветром, каждый разбивается на тысячи волосков-паутинок, большие глаза, темные лучики ресниц, зрачки беспокойно движутся, невидящий взгляд ощупывает деревянные доски под ногами, розовые губы сжаты, но периодически чуть-чуть раскрываются, и между зубов показывается алый язычок, на щеках едва заметный румянец от холодящих кожу порывов ветра, ноздри расширяются, хватая свежий морской воздух, отчего кончик носа едва заметно дергается, маленькая фигурка целиком закутана в серую мантию, плечи опущены, ладони плотно сжаты, тонкие пальчики переплетены, колени сведены, носки болотного цвета туфель сдвинуты вместе…

«Она же прекрасна! Онаперкраснагосподи-огосподикаконапрекрасна!»

Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, приложил ко лбу ладонь тыльной стороной. Он, несомненно, болен, иначе это наваждение объяснить невозможно.